А спустя еще четверть часа по эшелону распространилась уже совсем точная информация: мост подорвали немецкие парашютисты. На обоих концах моста стояла вооруженная охрана. Немецкие диверсанты подобрались бесшумно, закололи ножами часовых, а потом больше часа спокойно хозяйничали на мосту. Без помех заложили взрывчатку по всем правилам подрывного дела под опоры моста на противоположном берегу, спокойно ушли, запалив бикфордовы шнуры, и мост, одним своим концом рухнул в реку.
– И не поймали их?! – вырвалось у Антона.
– Кого, диверсантов? Их поймаешь! – усмехнулся Гудков. – Не дураки, чай. У них выучка, все умеют – и к цели подползти, и смыться.
– И где ж они сейчас?
– Это только они знают. У них сто дорог, сто путей. Может, затаились где, в овраге, в леску, а то и под копной в поле, ждут подхода своих. А может, тут же улетели. Местность кругом ровная, сел в условленном месте самолет, забрал – и тю-тю…
От слов Гудкова, что диверсанты скрываются и, возможно, совсем близко, у Антона шевельнулся под сердцем холодок. Они, конечно, до зубов вооружены, а у призывников во всем эшелоне ни одной винтовки. Почти тысяча человек – и только голые руки…
Пока командиры эшелона связывались с высшим начальством, выясняли, что теперь делать, призывники успели сварить себе на кострах утренние завтраки. Гудков еще быстрее, чем перловый суп, сварганил из горохового брикета желтоватое пюре. Хлеба ни у него, ни у Антона уже не осталось ни крошки. Да и никто в эшелоне не располагал хлебом, слишком мала была та порция, что выдали в Ельце, граммов по триста, не больше. Антон впервые ел такое блюдо – гороховую размазню. Ему она даже понравилась. Еда из одного котелка уже не отвращала его, как в первый раз, тем более, что Гудков был по-прежнему деликатен: черпал ложкой только на своей стороне, с самого края.
Едва они прикончили котелок, вдоль эшелона полетела повторяемая на разные голоса команда:
– Выходи из вагонов! Вещи забрать! Повзводно стройсь!
Головные взводы уже пылили по дороге, уводящей куда-то в сторону, вправо от железнодорожного полотна.
Вскоре колонна призывников попала на большак, по которому навстречу ехали телеги и самодельные фуры с беженцами. За некоторыми телегами тащились привязанные веревками коровы и козы. На телегах с мешками домашнего скарба можно было увидеть клетки из лозовых прутьев с курами, гусями; поражало количество малолетних детишек на подводах, все они глядели испуганно и оттого казались одинаково большеглазыми. Рядом с подводами бежали собаки, языки их свисали от жары. Иногда между ними вспыхивали короткие схватки: рыча, оскалив пасти, они сцеплялись в клубок, злобно грызлись – и разбегались в стороны; даже в движении со своими подводами они, похоже, соблюдали какие-то границы – где свое, где чужое, и схватки возникали у них из-за нарушения этих границ.
– С каких мест? – окликнул Гудков сивобородого деда, державшего в заскорузлых руках вожжи на одной из подвод.
Дед что-то прошамкал в ответ.
– Что он сказал? – Антон не разобрал дедовых слов.
– Вроде, сказал, черниговские. Из-под Чернигова.
– Это далеко отсюда?
– Да не так чтоб… По нашу сторону Днепра… – Лицо у Гудкова стало озабоченно-тревожным. – Это что ж выходит, если уже с Черниговщины народ потек? Значит, немцы уже Днепр перешли. А в сводках про это молчок…
Часа три длилось движение колонны по пыльному большаку. Вступили в крупное село с городскими домами в середине, оказавшееся районным центром. На главной улице находилось несколько чугунных водоразборных колонок, и призывники, сломав строй, кинулись к этим колонкам пить воду. Сначала все пили, чтобы утолить жажду, потом, передохнув, лезли к льющимся струям во второй раз, пили снова – накачать себя водой впрок, на дальнейший путь. Тех стеклянных фляжек, что раздавали на сборном пункте, заметил Антон, уже почти ни у кого не было.
Седоватый капитан с юбилейной медалью, что командовал призывниками в городе, вел их на вокзал, был не самым главным командиром в эшелоне, были и другие, повыше в званиях и должностях, а кто был над всеми главным, призывникам не сказали, то ли забыли об этом, то ли не полагалось; определить же самим было невозможно, в кучке командиров, время от времени собиравшихся вместе для совета и получения распоряжений, большинство были без форменной одежды, в своем домашнем, гражданском, и все без знаков различия.
У порядком уже уставших, истомленных жарой и голодных призывников была сильная надежда, что в районном центре они получат хлеб или сухари, ни того, ни другого им сегодня еще не давали, может быть, еще какие-нибудь продукты, но в селе колонна из тысячи призывников оказалась случайно, ничего для нее не было запланировано, припасено, и надежды и вожделения голодных, усталых людей не оправдались. Холодная, слегка солоноватая вода из уличных колонок – вот и все, чем удовольствовались призывники.
Антон увидел на другой стороне площади голубенький киоск «Союзпечати» и направился к нему – купить какую-нибудь газету, узнать, о чем сообщают сводки Совинформбюро. Но киоск был закрыт, без продавца, внутри на прилавке ничего не было, никаких газет или журналов, лежало только несколько коробочек с зубным порошком и ярлычок с ценой: «6 коп.». Прежняя, довоенная цена. Еще многое оставалось по-старому, например, цены в магазинах, хотя полки неуклонно пустели, самые простые вещи, вроде мыла, даже вот такого зубного порошка, становились дефицитом, редкостью.
Рядом с киоском на столбе из черной трубы репродуктора звучала музыка.
– Передавали сегодня сводку? – спросил Антон местную женщину с базарной кошелкой в руках, проходившую мимо по тротуару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109