А чтоб работал – самому его глядеть надо…
Федор снял с плеча брата рюкзак, пропустил Алексея и его приятеля в калитку, а уже за ними вошел и сам.
– Копаешься? – кивнул Алексей на развороченную крышу веранды. Оглядел сброшенное на землю железо, листы шифера, сложенные вблизи дома стопой. – Хватает же тебе работки, скучать не приходится!..
– Да поправляю… Надо, – ответил Федор как-то даже смущенно, точно дело его ничего другого не заслуживало, как только такой насмешливости. Он был старше Алексея на семь лет. Когда-то учил его водить трактор, слесарить, но с тех пор, как Алексей прочно закрепился в городе, роли их в отношении друг к другу переменились: не Федор, а Алексей держал себя как старший. А Федор, вообще-то скромный характером, не гордый и не самолюбивый, стушевывался перед ним и даже как-то робел. Приезжая в Бобылевку, Алексей ко всему деревенскому относился подчеркнуто свысока, с пренебрежением. Высмеивал колхозную расхлябанность, плохую дисциплину. Федор не спорил, внутренне признавая за ним право на все. В городах, на производстве, конечно, по-другому, что говорить, – несравнимо. Алексей – мастер, не колхозный самоучка, прошел производственно-техническое училище, имеет на руках диплом. В городе у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами, цветной телевизор, три костюма, моторная лодка на реке, «казанка», с двадцатисильным движком. По воскресеньям Алексей уезжает с женой, дочкой и приятелями вверх по реке, в лесные места; купаются, удят рыбу. Отдыхают. Держит прицел на «Жигули». А он, Федор, как был двадцать лет назад, так в том же виде и остался, никуда не продвинувшись, на том же месте, ничего за эти годы особенно не приобрел, ни из обстановки, ни из вещей. Ни разу даже на курорт не ездил. Только вот дом с Марьей выстроили, взамен родительской хаты. Алексей прав, верно это – вечный он труженик, как заводной: все в работе, в работе. А ее вокруг столько – не переделать. Если и выпадет в колхозе свободный промежуток, так дома полно дел, давно уже скопились, ждут его рук. Собственная усадьба, хозяйство, – известно, что это такое. Плен, неволя. Каждый день поросячий хлевушек чисть, воды из колодца наноси; дом еще полностью не кончен, там доделать надо, здесь; печка зимой дымила, враг ее расшиби, непременно надо разобрать дымоходы, поглядеть, что там; забор подгнил, рухнуть собирается, тоже зовет – добывай материалы, строгай, пили, прилаживай… Весной вздумалось яблоньки возле дома посадить, из госпитомника сорта, пять рублей каждый саженец. А жара их губит, поливать надо, каждый день – ведра три под корень; жалко, если пропадут; не в деньгах дело, сорта хорошие, редкие, второй раз достанешь ли…
– Как добирались? – спросила Марья. За то короткое время, что мужчины провели возле калитки, она успела налить полный рукомойник, висевший на заборе, вынести из дома чистое полотенце.
– На заводском автобусе.
– Много вас?
– Десять человек. Там они, у правления. По квартирам разводят. Может, еще пару-тройку ребят сюда возьмем? Дом у вас просторный, места хватит.
– Нет уж, никого сюда больше не тащи! – отрезала Марья, не заботясь, что ее слова могут обидеть Алексеева приятеля. – Дом просторный, а готовить на такую ораву?
– Обед нам в поле дадут, а завтрак, ужин – много ли труда? Какая разница, на двоих, на пятерых? А нам бы в куче веселей.
– Разница! Ты сам-то готовил когда? Попробуй, а потом уж говори… Ишь, добрый какой – на чужой-то труд!
Марья, в отличие от Федора, с Алексеем не церемонилась, выкладывала все напрямки, без дипломатии. Характер у нее был резковатый, «неудобный», как признавала сама Марья.
Гости помылись. Молчаливый Сериков, ничего больше пока не сказавший, кроме своей фамилии, держался, однако, без стеснения, свободно. Так, бывало, вели себя солдаты в войну. Только зашел в дом, на короткий постой, и через пять минут он уже как давний, тутошний житель: знает, где топор лежит, каким ведром из колодца воду брать, как хозяйку зовут, как кошку, корову кличут… Раздевшись до пояса, Сериков, шумно фыркая, выплескал на себя весь рукомойник, затем достал из рюкзака безопасную бритву, приладил на заборе зеркальце и тщательно подправил свои усики. Еще добрый десяток минут смотрелся он в зеркальце, поворачиваясь к нему одной стороной лица, другой, срезая бритвой где волосок, где просто скобля уже по бритому месту.
Обеда Марья еще не готовила – гостей в этот день не ждали и не обеденное было еще время. Поэтому Алексей с приятелем, внеся в дом свои рюкзаки, выпили только по кружке молока с хлебом, а затем скинули рубахи и часа два помогали Федору крыть веранду. Помощь их пришлась очень кстати. Федор рассчитывал провозиться весь день, а в шесть рук в быстром и дружном темпе они в два часа покончили дело полностью.
Федор был доволен. До вечера еще далеко, день долог, он успеет вычистить погреб: там оставалось немного старой картошки, сейчас она превратилась в гниль. А к вечеру, на закате, когда спадет жара, поработает с Марьей на огороде, прополет грядки. А то все она одна на нем спину ломает. Марья ведь тоже не двужильная: каждое утро в шестом часу уходит на птицеферму. Это сегодня она отпросилась – из-за Федора: одному ему было бы несподручно.
Стол Марья накрыла на веранде. Постелила целлофановую пленку в розовых цветочках, поставила эмалированные миски, нарезала хлеб.
На первое она сварила борщ.
– Без мяса небось живете? – садясь за стол, сказал Алексей в своей снисходительной, насмешливой манере.
– Так откуда ж оно? – сердито сказала Марья, ставя на стол большую кастрюлю, помешивая в ней половником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94