Супруга Спейхауза вновь укатила к себе, и, поскольку врачи не рекомендовали мне возвращаться в дом на Гросвенор-сквер, Эдгар почти все свое свободное время проводил на Уорик-террас. Приготовления к появлению маленького занимали его гораздо больше, чем меня. Из имения в Спейхаузе он уже доставил две колыбели для наследника. Одну – для детской, другую – на тот случай, если дитя будет спать внизу, на первом этаже. Хотя он и раздражал меня до крайности, я не могла не быть тронута, видя, как придирчиво он перебирает младенческие распашонки, которые Люси Барлоу шила одну за другой, заботливо поправляет простынки в пустых колыбельках, задумчиво глядя внутрь, как если бы желанный ребенок уже протягивал к нему оттуда свои ручонки.
Много споров было о врачах и повивальных бабках. С присущей ей властностью Марта однажды раз и навсегда положила конец всем этим разговорам. Когда мы в очередной раз обсуждали избитую тему, она, не обращая внимания на Эдгара, который, как всегда, не мог сделать окончательный выбор, поставила вопрос ребром, обратившись прямо ко мне:
– Вы мне доверяете?
– Конечно, доверяю, – беспомощно пролепетала я.
– Нечего тогда и рассуждать о докторах да повитухах. Вот придет время, и я займусь вами. Никого не подпущу. Будете у меня в полном порядке – и вы, и ребеночек.
– Да ты хоть смыслишь в этом что-нибудь? – встрепенулся Эдгар, который побаивался ее, как и все остальные в доме.
– Уж будьте уверены, – сухо ответила она, пригвоздив его к месту одним лишь взглядом своих темных глаз. – Доказательством тому могут служить пятеро моих сыновей.
И 11 мая 1804 года, когда у меня начались схватки, Марта взялась за дело. Для начала она выгнала из дому всех, за исключением Спейхауза, который, проявив неожиданное упрямство, ни за что не хотел уходить, а затем уложила меня в кровать. Именно она отирала пот с моего лица и давала мне сок макового семени, чтобы облегчить мои страдания. Я тужилась изо всех сил, а Спейхауз мерил шагами соседнюю комнату. Он волновался, не зная, что ждет не своего ребенка, в то время как настоящий отец скитался где-то по свету, затаив в своем сердце ненависть ко мне.
Моя крестьянская кровь еще раз сослужила мне добрую службу. На несколько часов я погрузилась в пучину невыносимой, раздирающей боли, но, к счастью, роды длились недолго, и рано утром 12 мая мой сын появился на свет. Закончив со мной, Марта занялась ребенком, насухо обтерев и запеленав его. Я протянула к нему дрожащие руки, но моя повитуха отрицательно покачала головой.
– Это ему сейчас нужно дитя. А вам нужен покой, так что лучше поспите. Ребенок будет рядом с вами до конца ваших дней, а вот Спейхаузу отпущено не так уж много времени.
С этими словами Марта выскользнула из комнаты, унося с собой мальчика. Я была слишком измучена, чтобы протестовать, а потому мирно заснула.
Когда я проснулась, Спейхауз сидел рядом со мной, держа ребенка на руках. Никогда еще я не видела столь счастливого лица.
– Любимая, – нежно прошептал он, – посмотри только, как красив наш сын.
И положил дитя рядом со мной.
Мой сын не спал. Как и все новорожденные, он безразлично смотрел на меня. У него были светлые волосики, и в его личике уже угадывались черты моего отца, но глазенки, смотревшие на меня, были явно от Дэвида. И ушки, похожие на маленькие раковинки, слегка оттопыривались, совсем как у его родителя.
– На меня похож. Ты не находишь? – спросил Эдгар. Его лицо и голос выдавали крайнюю степень возбуждения.
– Очень, – отвечала я со стыдом и болью в сердце. Малыш разинул крохотный ротик и начал плакать.
Я вполне понимала его, потому что сама готова была расплакаться.
С этого времени Спейхауз превратился в одержимого. Он немедленно поднимал тревогу, стоило ему потерять ребенка из виду, и едва не довел Марту до безумия, постоянно путаясь у нее под ногами. С другой стороны, в нем появились не замечавшиеся ранее основательность и уверенность в себе, так что мне было впору засомневаться: неужели это тот самый жалкий слизняк, который робко подполз мне под бок в нашу первую ночь?
– Я желаю, чтобы наш сын был наречен Артуром Эдвардом, – твердо сказал он однажды. – Если тебе нравятся какие-нибудь еще имена, можно добавить и их.
У меня не было никаких пожеланий, и Артур Эдвард был окрещен честь по чести, для чего из Спейхауза была специально доставлена посеребренная купель пятнадцатого столетия. На следующий день после рождения Артур был внесен в регистрационную книгу как Спейхауз, став законным наследником всего имущества, которое не подпадало под категорию родового. Я смотрела на сына, которого хотела видеть только своим и ничьим больше, размышляя, не утратила ли его уже с первых минут после рождения. Оставаясь с ним наедине, я чувствовала, как отступает душевная боль, но такие моменты случались крайне редко, и я по-прежнему была очень одинока.
Вскоре выяснилось, что я не смогу кормить его грудью. Марта чуть не силой притащила в дом одну из своих пухлых белокурых снох, которая стала кормилицей моего младенца. Убедившись, что малыш не угаснет от недостатка материнского молока, Эдгар успокоился и был счастлив. Для меня же это стало лишним доказательством того, что я никому здесь не нужна.
Вскоре я обрела былую форму, по крайней мере внешне – последствия родов миновали на удивление быстро. Спейхауз все время проводил подле меня, но его взоры и помыслы отныне были обращены не ко мне. Со мной он был по-прежнему вежлив и предупредителен, однако все крохи любви, на которое было способно это худосочное существо, теперь были всецело отданы ребенку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126