фантом Родина мы разрушили сами, фантом Заграница позволили разрушить заботам. Вообще-то уже пора, говорил Дмитрий, откладывать деньги и на будущую учебу сына; но деньги и в России пригодятся - неизвестно, в какой стране моему внуку придется получать образование и сколько это будет стоить... Ведь жены у меня нет, мимоходом упомянул Дмитрий как о чем-то само собой разумеющемся. Я несколько напрягся, но он не собирался устраивать никаких эксцессов по этому поводу: раз так, значит, так.
- Но мать у моего сына есть, есть что беречь. Пока что. Мать она неплохая. Вернее, мама и папа для ребенка - это земля и небо, не надо у него их отнимать, пока можно. Я когда-то подслушал ваш с матерью разговор - вы думали, я сплю, - и испытал именно леденящий ужас. Нет, вы не ругались, наоборот, были ужасающе предупредительны. Ничего, не огорчайся, никто не знает своих детей. Главное, чего мы не хотим понимать, - чем более беззаботное детство мы им устраиваем, тем сильнее они цепляются за него. И потом им всю жизнь весь мир чужбина. Когда так долго - детство же это целая вечность - живешь в качестве единственного и неповторимого, ужасно трудно смириться с тем, что ты не единственный и повторимый. В жизни ведь есть только три пути - быть нормальным, как все, а если не можешь или не хочешь быть нормальным, остается два варианта - быть героем и быть неудачником. Вот ты сумел сделаться героем, а я...
- Ну, ты и выискал героя, - ввернул я, чувствуя себя мошенником.
- Не кокетничай. Ты как когда-то вдолбил себе в голову что-то свое - не важно, глупое, умное, хорошее, плохое, но свое, - так всю жизнь на этом и простоял. А я понял, что героем быть не смогу, - я даже и не вижу ничего такого, ради чего стоило бы быть героем.
- Героем стоит быть только во имя каких-то пьянящих фантомов, - потешил я свой последний пунктик.
- Интересная мысль... Возможно, я просто слишком много пил и от этого утратил способность опьяняться чем-то еще. А может, и наоборот - пил, чтобы не чувствовать своего отрезвления. Я подумаю. Так или иначе, в какой-то момент я понял, что героем быть не могу, неудачником боюсь, а быть нормальным ужасаюсь. От этого я и пил, и кривлялся - пусть лучше буду мерзким, чем нормальным. Но оказалось, что путь мерзости еще мучительнее, чем путь героизма, - и я сдался. Теперь я хочу одного - быть нормальным. Выполнять нормальную работу, получать нормальную зарплату, нормально воспитывать сына... Нормального сына. Ну, тебе-то, конечно, известно, что сегодня называют нормальной ту жизнь, которую могут себе позволить пять процентов населения земли, и я намерен войти в эти пять процентов. Так что можешь доложить маме, что у меня все нормально. У нормальных людей всегда все бывает нормально.
С каждым его словом остатки моей настороженности таяли все быстрее и быстрее: атавистические нотки ёрничества в его классицистическом монологе явно проскакивали только из-за отвычки быть искренним. Но глубь его - ощущал я своей глубью - была невеселой, но очень серьезной. И я понял, что наконец могу быть спокойным за своего сына: он сделался именно таким, каким я мечтал его видеть.
Нормальным. Умеющим смотреть правде в глаза и принимать ее. Умеющим браться только за возможное, но уж здесь-то добиваться своей цели. Умеющим... Словом, я получил то, чего хотел еще вчера. И когда я это понял, я почувствовал невыносимую боль. Я сразу узнал ее - именно эта боль пронзила меня, когда я впервые увидел своего умненького домашнего барсучка, в синей школьной формочке затерявшегося в синих школьных шеренгах, испуганно поводящего добренькими глазками. Но что же было делать - не оставлять же его без образования! Взрослеть - переходить из искусственной, человеческой среды в естественную, нечеловеческую - это всегда очень больно. Но пропитаться духоподъемными фантомами возможно только в среде искусственной, домашней...
Разница была только в том, что сегодняшняя боль отдалась режущим ударом в левой половине груди и электрическим в левом локте, и я осторожно полез в нагрудный карман за нитроглицерином.
- Ну-ну, ты что это... отец? - Лишь самой минимальной капелькой дружеской иронии Дмитрий подчеркнул выспреннее слово "отец" - но слово "папа" и вправду звучит смешно, мы ведь, в сущности, теперь почти ровесники.
- Ничего, ничего, все нормально, сейчас пройдет.
Мы оба подождали, и понемножку, понемножку отпустило.
Я успокоительно покивал ему и - внезапно предложил:
Хочешь, я покажу тебе, где водятся черные белки?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77