- Ну.
Она говорит:
- А вы не в курсе, что он играл на третьем туре?
Я думаю: "Ну, Коля!" - и ей говорю:
- На третьем именно как-то я не уследил, замотался...
Так, думаю. Если меня еще спросит чего - Кольке сразу по башке врежу.
Но тут на сцену вышел этот самый квартет бременский. Два мужика -
один тощий, другой лысый. В черных таких фраках. И женщины две - одна
молоденькая, темненькая, вторая седая вся. И тоже в черном.
Юра мне говорит тихонько:
- Слышь, а чего у того у лысого такая скрипка здоровая? Он у них бри-
гадир, что ли?
Я ему хотел сказать, что я ему не доктор, как вдруг Коля к нам обора-
чивается и говорит:
- Это, - говорит, - товарищи, не скрипка, а виолончель.
- Отверни, - говорю, - светильник, товарищ. Без тебя знаем, где тут
чего.
Тут на сцену еще одна вышла, в длинном платье, но без скрипки. И ста-
ла говорить про этого Вивальди, что он был в Италии великий композитор и
что его музыка пережила столетия, и вот нам сегодня тоже предстоит жут-
кое наслаждение. Долго говорила, я полегоньку вроде расслабляться стал.
Решил посчитать, сколько народу в зале умещается. Сперва стулья в одном
ряду посчитал, потом ряды стал считать, чтоб перемножить. Но только пе-
ред собой, впереди, успел сосчитать, а позади уже не успел, потому что
эта, в платье длинном, говорить закончила и со сцены ушла. А эти уселись
на стулья, скрипки свои щечками к плечикам прижали, а лысый ту свою вио-
лончель в пол уткнул. Смычки изготовили, замерли. Раз - и заиграли. И
главное, быстрое такое сразу: ти-ти-ти-ти-ти - так и замелькали смычки.
Минуту так играют, две, и ничего, не устают. Я на эту поглядел, которая
от меня слева, она вся вперед наклонилась, шею вытянула, духами пахнет.
"Ладно, - думаю, - прорвемся".
И Юре говорю шепотом:
- Юр, - говорю, - гляди, какие светильники. Я б себе на кухню от та-
кого не отказался. А ты б отказался?
А Юра глаза закрыл, на спинку откинулся.
- Мишань, - говорит, - отдыхай со светильниками. Дай я кайф словлю.
И кемарит. Он, когда на нерве, из него или юмор прет, или он кемарит.
А эти знай смычками выпиливают. Ти-ти-ти-ти-ти! Как заводные! Я ко-
лонны посчитал. Красивые колонны, мраморные. Я Юру в бок толкаю, говорю:
- Юр, погляди, колонны какие!
А он уже все - спи, моя радость, усни. А тут еще сзади шикнули, что,
мол, тихо, товарищ.
"Товарищ". Тамбовский волк, думаю, тебе товарищ. Тихо ему. Да на, си-
ди, слушай своих музыкантов бременских, не расстраивайся. Только не надо
на меня шикать. Не надо себя надо мной ставить, понятно? У меня не хуже,
чем у тебя, билет, понял? А сижу даже ближе!.. Ти-ти-ти да ти-ти-ти. Они
тут умные все. Вон, вроде Коли... Корешок тоже. Уж лучше бы совсем за-
шился бы... И эта тоже сидит со своим Лифшицем... Знаем... Сама-то -
смотреть не на что... Позвонки одни с очками... А эти все себе наярива-
ют. Ти-ти-ти... Быстро так и, главное, все вместе. Ти-ти-ти, ти-ти-ти...
А потом вдруг раз - стоп машина!
Я думал, все. Но гляжу - не хлопает никто. Оказалось, нет, не все.
Оказалось, это у них перекурчик такой. И тут же обратно смычки подняли -
и поехали. Только уже не быстрое, а, наоборот, тягучее-тягучее и жалост-
ное... Такая грустная музыка, честно, у меня даже в животе засосало...
Чего, думаю, это он такое жалостное сочинял, Вивальди этот... Жизнь, на-
верное, хреновая была... А может, за деньги... Эти вон тоже небось не за
красивые глаза, тоже небось имеют со своих скрипочек... А которые в зале
- они-то чего?.. За свои же деньги, в выходной. И чтоб такое грустное...
Дома больно весело, что ли?.. А эти, музыканты бременские, все играют,
аж глаза позакрывали... Конечно, чего же не постараться... Колонны, све-
тильники, духами пахнут... Конечно... А вот поставить их с восьми до пя-
ти... И вентилятор не работает. Или когда в ночь... А так-то каждый бы
мог... Думаешь, я б не мог?.. Да я, может, еще в пионерлагере в хор хо-
тел, да неохота было... А то сейчас бы, может, сидел бы, как вон лысый
со скрипкой здоровой, и дуриков расстраивал... Вон, вроде Коли. Сидит,
гад, спиной. Дать бы ему по спине... И чувствую, чего-то у меня внутри
такое поднимается, прямо не знаю чего... Играют сидят, глаза закрыли...
Да на, я тоже закрыть могу... Охота мне на вас на всех смотреть... Нас-
мотрелся... Возьму, думаю, и уйду со своей шараги. Заявление на стол - и
в гробу видал... Чувствую, такое внутри расстройство... Как тогда, в об-
щаге... Пришел к Надьке, сидим... Все путем... Она взяла и цыган поста-
вила... Всегда ставила - ничего, а тут расстроилась... Я говорю: "Надь,
чего ты? Ну чего ты, Надь?" Сидит плачет. Я говорю: "Да ты чего?" Она
говорит: "Жалко". Я говорю: "Кого жалко, Надь?" - "А всех", - говорит.
Ревет, и все... Потом ничего, отошла... Повеселела... И вот вспомнил -
тоже так обидно стало... Жизнь, да?.. Вот так ходишь, гуляешь, пиво
пьешь... Потом закопают тебя - и гуд бай, Вася... Чего жили-то? Умрем
все. И Колька умрет. И Юрка. И эти музыканты бременские. И со спиной го-
лой... Тогда уж духами не попахнешь... Вот тебе твоя филармония... И до-
того грустно стало! До того жалко! Прямо взял бы всех да поубивал!..
Прямо чувствую: еще немного - и не знаю, чего сделаю, но только с резьбы
соскочу!..
И эти бременские как почуяли. Остановились на момент, потом как рва-
нут - быстрей, быстрей, прямо взвились штопором, смычков не видать! И
вдруг раз - и амба!
И со всех сторон сразу: "Браво! Бис!" И хлопают все. И Юра от грохота
проснулся, подскочил.
- Старшина! - кричит. - Отпусти руки!..
И - в слезы! Видать, страшное приснилось ему. Еще хорошо, в шуме не
разобрал никто. Я его в бок: очухайся, Юра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106