Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поет в стихах моих,
в твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты как сейчас мне любы
твои сухие розовые губы!
1913

***

у меня есть улыбка одна;
так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу
ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
и со мной сероглазый жених.
1913

***

настоящую нежность не спутаешь
ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
несытые взгляды твои!
1913








45

***

проводила друга до передней.
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово
разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
в потемневшее трюмо.
1913

***

сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
под бесцветным ледком замирает.

И я стану-христос помоги!
- на покров этот, светлый и ломкий,
а ты письма мои береги,
чтобы нас рассудили потомки,

чтоб отчетливей и ясней
ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,
слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
прочитают в учебнике дети,

и, печальную весть узнав,
пусть они улыбнутся лукаво...
Мне любви и покоя не дав,
подари меня горькою славой.
1913












46

***

здравствуй! Легкий шелест слышишь
справа от стола?
Этих строчек не допишешь
я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
так, как в прошлый раз,
- говоришь, что рук не видишь,
рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
где под душным сводом моста
стынет грязная вода.
1913

***

цветов и неживых вещей
приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
лежат, пестры, на черноземе.

Еще струится холодок,
но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,
совсем взволнованно и тихо,
что там живет большой карась
и с ним большая карасиха.
1913
















47

***

каждый день по-новому тревожен,
все сильнее запах спелой ржи.
Если ты к ногам моим положен,
ласковый, лежи.

Иволги кричат в широких кленах,
их ничем до ночи не унять.
Любо мне от глаз твоих зеленых
ос веселых отгонять.

На дороге бубенец зазвякал
памятен нам этот легкий звук.
Я спою тебе, чтоб ты не плакал,
песенку о вечере разлук.
1913

***

мальчик сказал мне:" как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Еще так недавно он был довольным
и только слыхал про печаль.

А теперь он знает все не хуже
мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,
с горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
холодные руки мои.
1913














48

***

лозинскому

он длится без конца-янтарный, тяжкий день!
Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!
И снова голосом серебряным олень
в зверинце говорит о северном сиянье.
И я поверила, что есть прохладный снег
и синяя купель для тех, кто нищ и болен,
и санок маленьких такой неверный бег
под звоны ровные далеких колоколен.
1912

голос памяти

глебовой-судейкиной

что ты видишь, тускло на стену смотря,
в час, когда на небе поздняя заря?

Чайку ли на синей скатерти воды,
или флорентийские сады?

Или парк огромный царского села,
где тебе тревога путь пересекла?

Иль того ты видишь у своих колен,
кто для белой смерти твой покинул плен?

Нет, я вижу стену только-и на ней
отсветы небесных гаснущих огней.
1913














49

***

я научилась просто и мудро жить,
смотреть на небо и молиться богу,
и долго перед вечером бродить,
чтоб утолить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
и никнет гроздь рябины желто-красной,
слагаю я веселые стихи
о жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
пушистый кот. Мурлыкает умильней,
и яркий загорается огонь
на башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
мне кажется, я даже не услышу.
1912






















50

***

здесь все то же, то же, что и прежде,
здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,
он на лес глядит одним окном,
в нем кого-то вынули из петли
и бранили мертвого потом.

Был он грустен или тайно-весел,
только смерть-большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
изредка мелькает тень его.

И часы с кукушкой ночи рады,
все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я: конокрады
зажигают за холмом костер.

И, пророча близкое ненастье,
низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
темно-синий шелковый шнурок.
1912



















51

бессоница

где-то кошки жалобно мяукают,
звук шагов я издали ловлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18