К Одре, где у Храброго когда-то была граница, верно?
– Да. И теперь снова будет граница.
– Ну вот. А раз наше, то надо огородить. Пусть все видят: отсюда начинается Польша. Вот подойдет ко мне капитан Поляк и спросит: «Ну, Острейко, что ты должен теперь делать?» И я ему отвечу: «Все готово. Столбы, как на картинке, только устанавливай».
Когда он с жаром это излагал, из дома вышел Бачох, вытирая пальцы тряпкой, заляпанной чем-то красным.
– Ты что, порезался, когда брился? – посочувствовал ему капрал. – Видать, у тебя руки трясутся?
– Это краска! Я решил немножко порисовать…
– Ну, медведь, не скромничай, покажи герб. Ты и не знаешь, Войтек, какой он у нас художник!
Бачох с готовностью побежал в дом и притащил большой, сбитый из досок щит, покрашенный в красный цвет, в середине его белела какая-то распластанная птица, смахивавшая на петуха, раздавленного машиной.
– Что это? – ткнул в изображение пальцем капрал.
– Орел! – подивился Бачох несообразительности своего кумира.
– Тогда это надо как-то обозначить, чтобы все понимали. Иначе трудно догадаться. Ну, чего уставился? Твори дальше, художник. Отличная работа, ребятки…
И он зашагал через фруктовые сады проверять посты.
– Ну так что? – опечалился Бачох. – Теперь я и сам не знаю… Тебе тоже кажется, что это плохо?
– Ты что Войтека не знаешь? Он обязательно должен поддеть. Ему стыдно, что сам он не подумал об этом. Не вешай нос. К нам этот щит будет повернут задом, немцы с того берега подробностей не заметят, да мы и не позволим им долго присматриваться… Снайперов хватает.
– Если так, то за дело, – обрадовался Михал Бачох. – Знаешь, это ведь настоящий орел, я его срисовал с того, что на наших конфедератках.
Вечером они вступили на территорию, по которой прокатилась война. Срезанные артиллерийским огнем тополя саперы успели опилить и тягачами оттащили в Кюветы. В садах виднелись обгоревшие дома. В полях застыли, накренившись, мертвые танки, от которых шел запах паленых тел. Глубокие колеи от гусениц уходили прямо в ночь, поблескивая после вечернего ливня.
Время от времени вспыхивали потайные электрические фонарики! Это пробирались по рощам советские солдаты в брезентовых плащ-палатках. Тогда поляки замечали тщательно замаскированные огневые позиции артиллерии, штабеля ящиков со снарядами, подтянутые артсклады.
Прижимаясь к обочине, проносились грузовики с наклонно укрепленными металлическими решетками, едва прикрытыми полощущимися на ветру чехлами. Это стягивали к Одре батареи «катюш».
– Видишь? – с любопытством оглянулся по сторонам Залевский. – Тут что-то затевается…
– Конечно, вижу, – засопел Бачох. – Когда переправимся на другой берег, до Берлина будет – рукой подать.
– В тридцать девятом поручик Кольбуш, перед выступлением из казарм в Ясло, обещал нам парад в Берлине, на Унтер-ден-Линден, – с горечью вспомнил Багинский, – но его бомбой убило, а мы все пятились да отступали, потому что нас танками давили.
– Ты еще дождешься этого парада, – словно для присяги, поднял руку капрал Наруг. – Качмарек нас доведет до Берлина. С поляками всегда так, любят опаздывать.
– На этот раз здорово опоздали – на целых пять лет, – заметил Залевский.
И они упорно шагали дальше. Рота позвякивала боевым снаряжением, размеренно отдавались шаги во тьме, озаряемой только светом луны.
На третью ночь они вступили в густой лес. Должно быть, уже близко, потому что им приказано было дождаться повозок, разгрузить их и дальше нести поклажу на себе.
Они спотыкались в темноте. Тут было полно срезанных ветвей, воронок от разрывов тяжелых снарядов. В кустах множество проводов.
Поодиночке, резко выделяясь во мраке повязками, шли навстречу русские солдаты, которых им предстояло подменить на передовой.
– Здрасте!
– Привет, союзники! – слышалось в ответ.
– Широкая эта река Одра? – пытались выведать они.
– Еще несколько шагов – и сами увидите…
Залевский вырвался вперед, готовый побежать первым, когда их прижал к земле свист проносящегося снаряда и сухой треск разрыва озарил стволы деревьев. Грохот вернулся, повторенный эхом.
– Осторожно, здесь пушки бьют, а осколки прыгунов не любят!
– И снайперы стреляют! – слышались предостерегающие слова.
– Папиросы у вас есть? – посыпались вопросы. – Может, и водка найдется?
– Пожалуйста, курите! – с готовностью угощали их вновь прибывшие, интересуясь расположением позиций, состоянием окопов, в которых им, видимо, предстояло прочно обосноваться.
– Держитесь, поляки! Берлин уже виден, – обнадеживали их. – До свидания!
– С богом! – напутствовали их на свой манер польские солдаты.
Во тьме шелестели ветки, за которые задевали стволы автоматов. Длинная цепочка вооруженных людей углубилась в лес.
Совсем рядом, мерцая, взмывали ракеты, и тогда на лица солдат падал зеленый отсвет.
– Ты похож на покойничка не первой свежести, – буркнул Залевский, поглядев на пожилого Фрончака, который как раз нагнал их с обозом.
– Тьфу! Типун тебе на язык! – трижды суеверно сплюнул через плечо Фрончак.
– Ты чего так долго ехал? Видно, твои лошадки едва тащились?
– Нам пришлось пропустить колонну русских, их отводили в тыл. Там – приличная мясорубка… Ну, пошевеливайтесь, помогите донести это.
Он осторожно подал им в руки столб, покрашенный в красно-белые полосы.
– Только не смажьте: Бачох не жалел краски – и малость липнет. Но, гнедые. – Взяв коней под уздцы, он стал поворачивать повозку, разыскивая дорогу среди кустов.
Неся в руках ящики с боеприпасами, они шли по лесу все время под гору, пока неожиданно не наткнулись на окоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30