Уткина, Гусева или, скажем, Воробьева…
Что нужно сделать дальше? Этот самый Воробьев желает продать свою картину «Над вечным колхозным покоем» некоему дагомейскому марксисту Агве, Симбе или Мбване. Живописец Воробьев пишет от руки, или лучше на машинке, справку, составленную в добротных бюрократических выражениях, где сообщает свои паспортные данные, почетные звания, если они имеются, а также сумму сделки, желательно небольшую, чтобы не напугать чиновников. Потом он отправляется в домоуправление, где за двести граммов тянучек «Кис-кис» паспортистка ставит на бумагу круглую печать. Теперь мы имеем документ, который можно предъявлять где угодно, а главное – на таможне. Господину Мбване вручается «Колхозный покой», и он преспокойно уезжает в свою Африку. Дело сделано.
– А оплата? – осторожно поинтересовался Артем.
– Деньги привозит тот же курьер. Тут все основано на доверии. Я заранее переправляю фотоснимки предлагаемых картин покупателю. Его полностью устраивает моя экспертиза, удостоверяющая подлинность полотна.
– Откуда вдруг такое взаимопонимание? – недоверчиво поинтересовался Артем. – Вы что же, знаете покупателя?
– Естественно. И весьма неплохо. От тебя у меня нет тайн. Дело в том, что покупатель – мой родной брат Александр, проживающий в городе Париже. В лихую годину он был выброшен волной эмиграции во Францию, где и обосновался. Со временем стал так называемым «маршаном» – торговцем живописью. У нас, видишь ли, это семейное занятие. Изредка мне удается поставлять ему товар. Весьма, конечно, сложными путями. Обычно через западных дипломатов небольшого ранга. Но это становится опасным, поскольку за каждым посольским работником время от времени, а иногда и постоянно ведется наружное наблюдение. К тому же дипломаты – господа, знающие себе цену, а посему просят слишком большой куртаж.
– Чем же рассчитывается покупатель: рублями, долларами? А может, франками? – полюбопытствовал Артем.
– Рассчитывается обычно, – уклончиво ответил Колычев.
– Вы же предпочитаете не связываться с валютой.
Старичок досадливо крякнул. Видно, поворот в разговоре раздражал его.
– Погодим делить шкуру неубитого медведя, – оборвал он Артема. – Давай-ка лучше распределим обязанности. Моя забота – товар и подготовка его к транспортировке. Ты же должен найти художника со студией, у которого гость фестиваля приобретет на память о нашей стране два-три полотна, воспевающих социалистическое строительство. Я думаю, нужно будет организовать посещение этой студии не одним, а несколькими товарищами. У тебя, помнится, имелась знакомая в «Интуристе». Вот с ее подачи и должно быть организовано посещение мастерской лояльного советской власти живописца. Но в курс дела ее, конечно, посвящать не следует. Да и художника тоже. Проще всего нейтрализовать его в момент просмотра экспозиции.
– Как это? – испугался Артем. – Неужели?!. – И он выразительно провел ребром ладони по своему горлу.
– Ты вроде на идиота не похож, – одернул его Колычев. – Или придуриваешься? Это лишнее. Нейтрализуют богему чрезвычайно просто. Будто не знаешь как. Сначала одна рюмочка, затем другая… Словом, тебя учить не нужно. Главное, отыщи подходящего человечка и обеспечь организацию мероприятия.
Такого лета, как лето 1957 года, Москва еще не видывала. В конце июля – первой половине августа центральные столичные улицы превратились в людской водоворот. На фестиваль приехали тысячи делегатов со всего мира. Если доселе вид черной физиономии, изредка мелькавшей в толпе, вызывал у москвичей, а тем более гостей столицы нездоровое любопытство, то теперь лица самых немыслимых оттенков мелькали повсюду. Еще немыслимее были наряды делегатов: просторные, ярчайших цветов, одежды жителей Габона и Млаи, белоснежные бурнусы и галабии арабов, пончо и широкополые шляпы латиноамериканцев… За иностранцами сломя голову бегали мальчишки, выпрашивая и обменивая значки, почтовые марки и прочие экзотические сувениры.
Впрочем, не только ребятишки искали встреч с прогрессивной молодежью земного шара. Значки, конечно, вещь замечательная, вот только стоят копейки. Куда больший интерес представляли жевательная резинка, сигареты, кока-кола. А уж о нейлоновых чулках, башмаках на толстенной белой каучуковой подошве – «манке», невесомых капроновых плащах «болонья» или американских джазовых пластинках в пестрых обложках и говорить не приходится. Это уже реальный товар, за который можно выручить приличные деньги.
Понимая, что праздник весьма быстро закончится, предприимчивые пареньки и девчата старались, пользуясь моментом, «обогатиться». В качестве предметов обмена фигурировали матрешки и расписные деревянные ложки, разного рода «древности» вроде икон из «состаренных» с помощью морилки досок, на которые были наклеены бумажные репродукции, сверху покрытые лаком. Подобным же образом изготовлялись «палехские» шкатулки. Особо бойкие комбинаторы умудрялись всучивать доверчивым иноземцам старые велосипеды, швейные машинки и деревянные корыта для стирки белья, больше похожие на древние колоды-гробы. Отдельные морально неустойчивые девицы расплачивались собственными телесами.
Надзирающие органы смотрели на подобный разгул нездоровых страстей неодобрительно, но не вмешивались, разумно считая, что две недели можно и потерпеть, а уж потом кое-кого придется взять «за ушко, да на солнышко».
Артем, будучи студентом и общественником, тоже оказался задействован в празднествах и ревностно исполнял комсомольское поручение, опекая группку молодых африканцев из далекого города Дакар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17