– Пожалуйте! – послышалось из двери, но уже тоном ласковым. – Пожалуйте! Граф сейчас выйдет.
Мы вошли в обширную комнату, в которой стояло два огромных письменных стола.
– Вот вы обождите здесь, – заговорил старичок шепотом. – Граф вон оттуда выйдет… Вы ему и доложите все, что вам нужно. Он добрейший человек и любит, чтоб с ним смело говорили.
В дверях показалась в халате крупная, важная, плешивая, величавая фигура графа Закревского.
– Здравствуй! – сказал он резким хрипловатым голосом.
Я почтительно поклонился.
– Да ты совсем молодой… Ты мальчик… Очень рад для тебя сделать все… Мне графиня об тебе говорила. Садись. Что тебе нужно?
Я изложил свою просьбу, что желаю прочесть свои рассказы перед публикой.
– Хорошо. Подожди здесь. Придет Федор Петрович, он тебя устроит.
С этими словами граф вышел и воротился через полчаса в сюртуке без эполет. Вслед за ним вошел Федор Петрович.
– Вот, Федор Петрович, в чем его просьба. Он просит…
– Мне графиня говорила, ваше сиятельство… Я думаю, можно в частной зале, а не в театре… Ведь это решительно все равно… Графиня уж и зало нашла.
– Прекрасно. Только ты, – обратился он ко мне, – съезди к Верстовскому (управляющему московских театров) и скажи ему, что я согласен.
Маститый маэстро Верстовский изъявил полное свое согласие и пожалел, что он не может дозволить в театре.
Первый мой литературный вечер дан был на Тверской, в зале А. А. Волкова. Вся московская знать почтила меня своим присутствием.
На другой день я был приглашен к графу на вечер, на котором должен был участвовать Левассер и М. С. Щепкин. Вечер был блестящий. Михаил Семенович с чувством и одушевлением прочел стихотворение Пушкина «Полководец» и произвел на участников двенадцатого года сильное впечатление. Старец-комендант Стааль прослезился. Левассер понравился барыням и молодому поколению. Антракт. Подали мороженое. Граф подозвал меня к себе и шутливо-повелительным тоном произнес: «Зарежь его!» (то есть Левассера). Я вышел на эстраду и имел большой успех, даже удостоился рукопожатия от графа и от древнего старика Стааля.
– Ведь он наш, Михаил Семенович, здешний… московский, – обратился граф к Щепкину.
Михаил Семенович прослезился и поцеловал меня в лоб.
После 1881 г.
Послесловие
Неподражаемый рассказчик
«Кажинный раз на этом месте…» Немногие знают, что эти крылатые слова впервые произнес прославленный рассказчик Иван Федорович Горбунов.
Крестьянский сын из подмосковного фабричного села Ивантеевка, «из-за стесненных средств» покинувший третий класс гимназии, Горбунов занимается перепиской, дает уроки в небогатых купеческих домах Замоскворечья. Он наблюдает быт и нравы московского захолустья, жадно вслушивается в удивительные извивы образной русской речи, почти ежедневно посещает дешевый раек Малого театра.
Москва 1849 года… Никому не известный юноша Горбунов каллиграфическим почерком переписывает никому почти не известную комедию «Банкрот». Вечером к переписчику зашел белокурый, франтовато одетый молодой человек, лет двадцати пяти – автор комедии.
– Позвольте вас спросить, – робко обратился к нему Горбунов, – я не разберу вот этого слова.
– «Упаточилась» – слово русское, четко написанное.
Так впервые встретился автор «Банкрота» («Свои люди – сочтемся») А. Н. Островский с лучшим другом и соратником своим И. Ф. Горбуновым.
Горбунов одно время и жил в доме А. Н. Островского. Здесь в 1853 году сотрудники «молодой редакции» «Москвитянина» услышали его первые рассказы из народного быта. Прием был восторженным.
Знатоки и чародеи звучащего русского слова Александр Островский и Пров Садовский сразу же разглядели необыкновенность горбуновского таланта. Они его первые ценители, вдохновители, наставники. Садовский страстно пропагандирует новоявленный талант по всей Москве. В 1854 году в свой бенефис он выводит Горбунова на сцену Малого театра в роли молодого купца в пьесе M. Н. Владыкина «Образованность». А через год при содействии Садовского и Тургенева Горбунов переходит навсегда в петербургский Александрийский театр.
Живя в Петербурге, Горбунов остается москвичом. Кончается театральный сезон, и он устремляется в город своей юности. В Москве у него остались и лучшие друзья – кружок «молодой редакции» «Москвитянина»: Пров Садовский, Аполлон Григорьев, Евгений Эдельсон, Тертий Филиппов, Борис Алмазов, Николай Рамазанов и другие. Душой «молодой редакции» был А. Н. Островский. Здесь царил культ слова, культ старинного русского быта. Здесь же родилась и неосуществимая попытка найти истинно русские народные характеры в среде самодурного купечества.
А. Григорьев, обращаясь к «старым» славянофилам, писал: «Убежденные, как и вы же, что залог будущего России хранится только в классах народа, сохранившего веру, нравы, язык отцов, – в классах, не тронутых фальшью цивилизации, – мы не берем таковым исключительно одно крестьянство: в классе среднем, промышленном, купеческом по преимуществу, видим старую, извечную Русь».
Эти славянофильские взгляды сказались даже в пьесах Островского «Не в свои сани не садись», «Не так живи, как хочется» и особенно в «Бедность не порок».
Но почему только один член «молодой редакции» Иван Горбунов не поместил в славянофильском «Москвитянине» ни одного произведения? Почему он первое свое печатное произведение «Просто случай» отнес в журнал западников «Отечественные записки»? Да потому, что не защита «человеческого» в пьяном русском купце, а осмеяние его – вот пафос этого произведения, разделивший Горбунова с славянофилами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27