Говорила Мари не слишком громко, но и не шепотом. В своем возбуждении она не заметила, что вокруг них собралось несколько гостей, которые хотели поближе рассмотреть племянника короля, и теперь с интересом следили за возникающим спором. Граф покраснел:
– Кем вы себя вообразили, чтобы так со мною разговаривать?!
Мари гордо вскинула голову:
– Кто я такая, мне известно. А вот можете ли вы утверждать то же самое о себе?
– Видит Бог, я скажу тебе, кто ты есть, ты, маленькая…
Тристан дотронулся до плеча графа:
– Продолжайте, и мы с вами встретимся перед рассветом. Слово «честь» здесь еще имеет значение, – резко прошептал он.
Сен-Круа на шаг отступил:
– Вы еще об этом пожалеете, Рассак.
– Уже пожалел. Если бы речь шла обо мне, то мы решили бы дело немедленно, на кулаках. Такие люди, как вы, не стоят ни пули, ни хорошего удара шпагой. Одна досада – мне не хочется смущать нашего гостеприимного хозяина. Но смотрите, как бы нам вдруг не оказаться наедине. Тогда я могу позабыть о своем воспитании.
Голос Тристана дрожал от гнева, а все тело напряглось, будто он ожидал лишь слова, чтобы вцепиться в глотку этому человеку.
Граф в упор взглянул на него, затем повернулся и, не сказав ни слова, начал прокладывать себе путь в толпе ко входу в галерею.
Мари, по-прежнему сжимавшая руку Тристана, боялась даже дышать. Она чувствовала кипевшую в нем ярость, вспоминая о том, что муж говорил о своем вспыльчивом характере, и надеялась, что он успокоится так же быстро, как вошел в раж. Но де Рассак не расслаблялся.
Свободная рука Тристана все еще была сжата в кулак. Мари заметила взгляды стоявших вокруг, в качестве извинения улыбнулась и потянула мужа к лестнице, которая вела в ярко освещенный парк.
– Все хорошо, Трис, – шептала она, успокаивая супруга и разжимая его кулак своими пальцами. – Он ушел. Забудь о нем. Он не стоит того, чтобы о нем думать.
Взгляд Тристана вернулся, словно он только что находился где-то далеко-далеко. Он глубоко вздохнул.
– Ты права, – де Рассак выпустил ее ладонь. – Давай немного пройдемся. Свежий воздух охладит меня.
Они вместе проскользнули по освещенному парку и добрались до самого большого из искусственных прудов. Несколько весельных лодок с факелами скользили по темной воде.
– Хочешь покататься на лодке? – спросил Тристан.
– Благодарю, но я предпочитаю твердую почву под ногами, тем более ночью. Вот фейерверк я бы с удовольствием посмотрела, – улыбнулась Мари.
Тристан огляделся:
– Поднимемся к павильону Дианы, это наивысшая точка «Белль Этуаль». Оттуда у нас будет самый лучший обзор.
По посыпанным гравием дорожкам они поднялись на холм. Чем больше Мари и Тристан удалялись от здания, тем меньше становилось факелов. Не встречались им и другие гости.
Белые мраморные колонны павильона светились в темноте. Мари поднялась на пять ступеней и запрокинула голову, чтобы рассмотреть фрески купола, но ни один из двух установленных на некотором отдалении факелов не давал достаточно света, чтобы увидеть детали. Черно-белая мозаика на полу представляла собой мифологическую сцену охоты. Молодая женщина рассеянно потерла носком туфли изображение лука, который держала в руке Диана.
Тристан присел на ступеньку, глядя вниз, в парк, и на освещенные окна замка. До него доносились отдаленные звуки музыки.
Мари села рядом с ним.
– Спасибо, что вступился за меня.
Он наклонил голову:
– В конце концов, ты моя жена, так что оскорбил он меня. Кроме того, он оскорбил Жака.
Слова Тристана ранили ее сильнее, чем слова Сен-Круа.
– Понимаю. Единственный, кто имеет право считать меня шлюхой, это ты, – с горечью ответила Мари. Глаза ее горели, и она невидящим взглядом уставилась на свои ладони, лежащие на коленях.
Тристан вздохнул:
– Мари, ты ведь знаешь, что я не это имел в виду.
– Не это? А что же тогда? – Голос ее звучал и вполовину не так резко, как ей хотелось бы, поэтому она быстро продолжила говорить: – Я решила, что ни за что не перестану повторять тебе снова и снова, что люблю тебя. До тех пор, пока ты сам этого не поймешь. Но я устала…
Молодая женщина осеклась, и ее слова захлебнулись в слезах.
– Мари, такие вещи нельзя вызвать принудительно.
Она всхлипнула:
– Да, я не могу заставить тебя верить мне. Не могу заставить тебя любить меня, – она торопливо вытерла слезы, катившиеся по щекам.
Тристан взял жену за подбородок, но она отвела голову и отошла от него:
– Больше не желаю об этом говорить. Давай ждать фейерверка.
Де Рассак подошел к ней и снова протянул руку. С выражением покорности судьбе она позволила ему это сделать и не сопротивлялась, когда Тристан развернул ее лицом к себе. Мари смотрела на него пустыми, усталыми глазами, которые не выражали больше ничего, кроме безнадежности.
Его поцелуй был удивительно нежным, и против воли по ее телу разлилось тепло. Рука ее дрожала, и Мари боролась с собой, чтобы не погладить Тристана по щеке. Ее душа наполнилась сладкой и в то же время неописуемой болью. Она задрожала еще сильнее и наконец отстранилась от него.
– Прекрати! – гневно крикнула она. – Прекрати делать так, будто…
– Как будто что?
– Как будто ты мне поверил. Как будто ты меня любишь.
– Наверное, это все, что я могу. Вести себя, как будто это так.
Мари покачала головой и хотела встать, но Тристан удержал ее.
– Возможно, я боюсь, что ты меня любишь только потому… – он на секунду замолчал и глубоко вздохнул, – потому, что я – это все, что у тебя осталось, и ты не получила ничего из того, о чем действительно мечтала.
Мари понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл его слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67