Но я нарисую такую мрачную картину положения Европы, что у всех волосы встанут дыбом. Я не буду требовать военной интервенции. Боже сохрани! Но, выслушав меня, все придут к мысли, что эту задачу отлично может выполнить антибольшевистская армия из белогвардейцев, эстонцев, финнов, поляков, румын и греков. Я добьюсь этого, Мэрфи. Я превращу «Совет десяти» в военный штаб Антанты.
Размахивая руками, Черчилль бегал по кабинету.
Мэрфи прикрыл глаза рукой и откинулся на спинку дивана.
Прошло около месяца. Во время одной из обычных деловых бесед с Черчиллем Мэрфи молча подал ему московскую газету «Известия» с приложенным к ней переводом статьи товарища Сталина.
«…К чему «опасная» для империализма открытая интервенция, требующая к тому же больших жертв, раз есть возможность организовать прикрытую национальным флагом и «совершенно безопасную» интервенцию за чужой счет, за счет «малых» народов?…» – так в ней писалось.
Черчилль читал долго, как будто не веря собственным глазам. Затем он нервным жестом отложил листки в сторону. Мэрфи показалось, что лицо патрона еще больше пожелтело.
Мэрфи смотрел на Черчилля, как бы говоря всем своим видом: «Я вас предупреждал, этого следовало ожидать».
Некоторое время длилось молчание. Наконец Черчилль не выдержал.
– Идите к черту! – закричал он. – Вы обожаете приносить новости, от которых скрипят нервы. Не мешайте мне!
2
Андрей Латкин и Матвей Жемчужный уже месяц находились в архангельской тюрьме. Вначале их почти каждый день допрашивали, грозили расстрелом, били, сажали в карцер. Но оба они в один голос утверждали, что никакой группы Егорова на Мудьюге не существовало.
Жизнь в тюрьме была ужасной. Повторялось все то, что было на Мудьюге, – голод, неожиданные вызовы на допрос, избиения, расстрелы.
Когда вскрылась река, заключенных погнали на работу в порт. Люди замерзали в ледяной воде. Негде было ни обсушиться, ни обогреться. Заключенных по-прежнему морили голодом, и они, так же как на Мудьюге, умирали от цинги и тифа.
Однажды вечером надзиратель Истомин, родственник Дементия Силина, подошел к Жемчужному и, оглянувшись по сторонам, тихо сказал:
– Ну, Матвей, директива тебе от подпольного комитета… Вот записочка от Чеснокова. Завтра бежим. Я, ты и Латкин.
– Ты-то куда? – спросил Жемчужный.
Надзиратель сердито махнул рукой.
– Куда – это ничья забота. Бегу потому, что сил больше нет, с души воротит. Ты вот что, слушай. Завтра будут посылать за цементом на левый берег. Я возьму тебя и Латкина. Понял?
– Не велика хитрость… А дальше?
– В пакгаузе у портовиков переоденемся. Там же получим документы. И сразу в поезд. Билеты нам будут уже куплены. Доедете до станции Тундра. У Тундры путевые работы идут. Пойдете к ремонтному мастеру Семенову, он вас примет… С ним условлено. А я поеду дальше. Все понял?
– Все.
– Риску не боишься? Башка недорога?
– Дорога, бо одна… – Боцман зло ухмыльнулся. – Да воля дороже. Ты меня не пытай… Сам-то действуешь по чьему приказу?
Истомин объяснил, что ему дано поручение от подпольного комитета.
– Не боишься? – спросил Жемчужный Андрея, рассказав ему о разговоре с надзирателем. – Может, и провокация? Бес его душу знает… Давай прикинем, помозгуем.
– А что думать? И чего бояться? – усмехнулся Андрей. – Все равно нам нечего терять, Матюша.
Побег сошел отлично. Портовые рабочие оттолкнули лодку, на которой переправлялись беглецы, она поплыла по течению, и контрразведка потратила много времени на ее поиски. Найдя, наконец, пустую лодку, контрразведчики решили, что Истомин убит и выброшен в воду. Но где заключенные? Их долго искали в Архангельске и, конечно, не нашли.
Почти месяц Андрей и Жемчужный работали землекопами. Боцман сбрил бороду и стал неузнаваем. Но и он и Андрей все-таки со страхом смотрели на каждого нового человека, появлявшегося в рабочем бараке. Когда всю партию рабочих перебросили к станции Обозерской, они почувствовали себя спокойнее и стали думать о переходе через линию фронта.
Но тут случилась беда, помешавшая им осуществить свою мечту. Однажды ночью – это было в конце мая – барак оцепили солдаты. Всех рабочих от двадцати до сорока лет вызвали по списку, объявили им, что они призваны в армию, и под конвоем отправили в Архангельск. Доведя до Бакарицы, их высадили там и разместили в казармах. Миллер называл это «очередным набором».
Из казарм никого не выпускали, поэтому Жемчужный не мог связаться с архангельскими подпольщиками.
На второй неделе пребывания в казармах молодой железнодорожный рабочий Степан Чистов, сосед Жемчужного по нарам, показал ему листовку.
– Женка принесла! Почитай! Греков сказал, что мне нужно с тобой связаться…
«Товарищи, – говорилось в листовке, – вас загнали в миллеровские войска! Берите оружие… И переходите фронт… Красная Армия ждет вас…»
– Как считаешь, дело советуют?
– Дело, – хитро улыбаясь, ответил Жемчужный. – Выходит, Миллер не только мобилизував нас, но вдобавок и вооружит. От тут-то мы ему и пропишем, где раки зимуют… Что ж, Степан, пора действовать. От спички и города горят… Давай, не теряя духа! У меня люди найдутся. Ты тоже подбери добрых хлопцев. Партия указывает нам дорожку… С разговора о листовках и начнем. Лиха беда начало… А уж там… Мы не из робких!
Тяжкие, почти нечеловеческие испытания закалили Андрея. В этом молодом и невероятно исхудавшем солдате с упрямыми серыми глазами никто не смог бы узнать прежнего студента. Да и по документам Андрей Латкин был теперь мещанином Алексеем Коноплевым, место рождения – Царское село, постоянное местожительство – Каргополь, образование – городское училище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145