В цеху и на заводском дворе за его спиной еще раздавалось пение «Интернационала». Пели все. Вечер был жаркий. Ленин вышел к автомобилю в распахнутом пальто, с черной кепкой в руке. Какая-то женщина с встрепанными волосами, стиснув в зубах папироску, настойчиво проталкивалась к нему…»
– Нет! – вдруг сказал Павлин, сжимая пальцами виски. – Не верю!.. Не может Ильич умереть в этот грозный час…
– Не может, – убежденно сказал Фролов, откладывая газету. Он взглянул на Павлина. – Однако ты прежде всего возьми себя в руки.
Павлин пожал плечами.
– Ты совсем, как мой покойный друг Андрей Зенькович… Нет, Фролов! Сейчас нельзя не волноваться.
Фролов понимал состояние Павлина, сам волновался не меньше его и только усилием воли сдерживал себя.
– Не распускай себя, Павлин Федорович… Сегодня тысячи людей на нас смотрят. Мы должны работать, действовать, принимать решения… – говорил он. – Все это мы должны делать во имя Ленина. Никто из нас не имеет права сложить руки и предаться горю. Наши враги только этого и жаждут… Я, наоборот, от горя зверею…
Суровое лицо Фролова выражало твердую волю. Это отразилось в необыкновенном, точно застывшем выражении его глаз; обычно спокойные, серые, они приобрели сейчас жесткий, металлический оттенок. И чувствовалось, что этот человек ничего не пожалеет, и прежде всего самого себя, для успеха того дела, которому он беззаветно предан. Глядя на него, все находившиеся в избе, не исключая и самого Павлина, поняли, что среди них появился крепкий, действительно большевистский комиссар, человек, не знающий сомнений в борьбе и бесстрашно идущий навстречу любым трудностям, для которого любая опасность только временное препятствие, не больше…
– Сегодня вечером проведем совещание… Надо выяснить обстановку! – строго, тоном приказания сказал Фролов и обернулся к Павлину. – Но до совещания я хочу познакомиться с твоими людьми. С каждым отдельно…
– Сейчас мы это устроим, – ответил Павлин.
Он подозвал штабных командиров, чтобы отдать им соответствующие распоряжения.
2
День подходил к концу, в избе все время шумел и толкался народ, и Фролову никак не удавалось остаться с Павлином наедине, чтобы поговорить с ним по вопросу, касавшемуся самого комбрига. Однако необходимо было, наконец, выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Виноградову.
Уже первые часы пребывания в бригаде, разговоры с бойцами, командирами и комиссарами показали Фролову, что люди беспредельно верят Павлину и думают только о том, чтобы выгнать с Двины интервентов. В то же время Фролов понял, что положение бригады чрезвычайно трудное. Начальник оперативного отдела, предупреждая его, не соврал.
Вечером, перед совещанием, Фролов сказал Виноградову, что ему необходимо поговорить с ним наедине.
– Наедине? – быстро отозвался Павлин, и по выражению его глаз Фролову стало ясно, что тот уже отчасти в курсе дела. – Пойдем на берег. Там никто нам не помешает.
Они спустились к реке. Комиссар рассказал Павлину о предписании, полученном им от Семенковского. Передавая свой разговор с Семенковским, он не скрыл от Павлина и своего личного отношения к этому делу.
– Хочешь, я передам тебе предписание, не хочешь – не надо.
– А ты о себе подумал? – усмехнувшись, спросил Павлин. – Не подчиниться – значит не выполнить военный приказ.
Фролов поморщился.
– Мне сейчас думать об этом нечего, – ответил он, поднимая воротник шинели и упрятывая руки поглубже в карманы, на берегу задувал сильный пронизывающий ветер.
– Странно, – проговорил Павлин. – Почему он не послал мне телеграммы: сдать команду – и все?
– Значит, были свои соображения. А ты просил отпуск?
– Да что ты!.. Люди бы мне этого никогда не простили. Наоборот, я протестовал самым категорическим образом. – Павлин развел руками. – Что за человек Семенковский? Я совершенно его не знаю. Один раз повздорил с ним в Питере по поводу Юрьева. Вот и все…
– Достаточно. Он почувствовал в тебе ленинца, а вся эта бражка не с Лениным.
– Ты говоришь… Ты считаешь, что Семенковский…
– Точно я ничего не знаю. – С резким жестом еле сдерживаемого возмущения комиссар перебил Павлина. – Но я чувствую… Я вижу, что это за типы! И вообще после Бреста, когда вся эта бражка выступала против Ленина, у меня нет к ней доверия. Понял? Вот и все. А бумажка? Ну, я взял ее, думая, может быть ты действительно хочешь в отпуск. В конце концов я политический комиссар. Я уполномочен партией делать то, что нужно для блага армии. И я делаю это… И всю ответственность беру на себя.
Вынув из полевой сумки предписание Семенковского, он разорвал его на мелкие клочки и пустил их по ветру.
– Ты остаешься командиром бригады, – сказал он Павлину с ноткой торжественности в голосе. – И мы с тобой выполним не этот, а ленинский приказ.
– Клянусь! – взволнованно сказал Павлин. – Жизнь отдам, а выполню!
Они стояли у самой воды. Тяжелые волны разбушевавшейся огромной реки подкатывались к их ногам. Низко нависло злое серое небо.
Молодые березки разбежались по береговому склону, их из стороны в сторону качало ветром, и казалось, что они машут буксирному пароходу, медленно тащившему тяжелые баржи с орудиями и боеприпасами. Чернели сваи разбитой снарядами пристани. Над шумевшей рекой с криками носились чайки. Все было сурово в этой картине, развернувшейся перед глазами комиссара и командира. Они стояли рядом, плечом к плечу, словно обретая силу в этой близости.
– Ну, пошли, – сказал Фролов.
– Спасибо тебе, – Павлин провел рукой по лбу. ~ Искренне благодарю тебя за доверие, товарищ комиссар, – сказал он и протянул Фролову руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145