Такой же авторитет приобрел он и в тюрьме. Ему невольно подчинялись даже и не знавшие его люди.
Выслушав Егорова, Жемчужный коротко спросил:
– Дисциплинку хотите?
– Да, хочу, – ответил Егоров. – Без нее мы пропадем.
Боцман задумался.
– Добро… – негромко сказал он. – Не зря советуете.
Достав нож, ловко припрятанный при обыске, Пуговицын и Прохватилов начали дележку хлеба. Каждый получал не больше одного куска. Прохватилов, не глядя на куски, выкрикивал фамилии. Пуговицын выдавал.
– Интервенты будут нас так кормить, чтобы мы подохли… – горячо говорил тем временем Базыкин. – Голодом они хотят заменить массовые расстрелы. Бороться с тяжкими испытаниями, которые нас ждут, мы можем только путем организованной, взаимной поддержки. Товарищ Егоров прав… Дисциплина прежде всего.
4
Когда «Обь» приближалась к Мудьюгу, уже темнело. Трюм залило, и заключенные перебрались на палубу. Не дойдя трехсот – четырехсот саженей до берега, дырявая баржа наполнилась водой и застряла на мели. Ее отцепили. Пароход отошел, конвойные погрузились на лодки, а заключенным было приказано прыгать в воду. Они брели к берегу по горло в ледяной воде. На берегу их ждали солдаты. Одетый в шубу крикливый лейтенант, приняв заключенных под расписку, повел их к лагерю. Дрожа от холода в мокрой одежде, люди едва тащились по дороге. Шествие замыкали конвоиры.
Тут же, осматривая всех вновь прибывших, гарцевал на рыжем гунтере английский офицер с опущенным под подбородок лакированным ремешком фуражки…
Когда последний заключенный прошел мимо офицера, он дернул поводья и погнал лошадь вперед. Рыжий гунтер помчался по дороге, отбрасывая задними ногами жирные комья глины.
Андрей запомнил лицо этого офицера, белое и круглое, как тарелка, с выступающей вперед, точно вывернутой нижней губой.
– Кто это? – спросил он у встречного русского солдата. – Не комендант?
– Комендант… – озираясь по сторонам, уныло ответил солдат.
– Видать, и тебе здесь не сладко, – усмехнулся Жемчужный, – пан конвоир!
Кто-то из заключенных засмеялся. Солдат испуганно отскочил в сторону. Андрей подумал: «Смеяться здесь?»
Лагерь был обнесен колючей проволокой в несколько рядов. Приземистые одноэтажные бараки, сколоченные из досок, стояли на пустыре. Возле одного из этих бараков бродили люди с опухшими, изнуренными от голода лицами. Их загнали в барак, как только новая партия заключенных появилась во дворе. Неподалеку от лагеря, за колючей проволокой, чернели кладбищенские кресты.
– Видишь, Жемчужный?… – сказал Андрей. – Это все жертвы Мудьюга.
Жемчужный взял Андрея за плечи и резким жестом повернул его к себе.
– А ну, к дьяволам! Не рви душу в клочья. Мы ще поборемся, выживем, – нахмурившись, проговорил боцман. – Верь мне, хлопец.
У входа в барак стоял дородный англичанин в военном плаще. Из-под плаща виднелся красный шнур от пистолета. Чем-то возмущаясь, крича и багровея от собственного крика, англичанин тыкал пальцем в грудь дежурного белогвардейского офицера, который должен был принять вновь прибывших.
– На обыск становись! – закричал дежурный офицер.
– В тюрьме уже обыскивали… Безобразие! – раздались голоса.
– Не разговаривать! – крикнул офицер.
После обыска заключенных погнали в барак.
Егоров остался стоять у входа.
– Ты что? – накинулся на него офицер. – Иди, а то лучшие нары расхватают.
– Я хочу переговорить с начальством. Передайте ему… – Егоров кивнул на дородного англичанина, – чтоб всей партии немедленно был выдан дневной рацион. Люди сегодня еще ничего не ели.
– Подумаешь – господа! Поголодаете денек-другой, не велика важность, ничего с вами не сделается, – ухмыльнулся офицер. – На ваше довольствие еще не заготовлены списки.
– Не заготовлены, так заготовьте… С вами говорит староста барака! Если пища не будет выдана, я не ручаюсь за порядок, – заявил Егоров. – Мы не просим. Мы требуем. Учтите это…
Не дожидаясь ответа, Егоров спокойным шагом направился в барак. Через полчаса требование его было выполнено. Очевидно, решительный тон Егорова произвел должное впечатление, и офицер, не желая, чтобы в его дежурство случились какие-либо беспорядки, приказал солдатам притащить в барак ящик с галетами и бочку с тепловатой, напоминавшей болотную тину водой. На каждого заключенного, как и предсказывал Жемчужный, пришлось по две галеты. Все-таки это была хоть какая-то пища.
На море подымался туман. Ночь вызывала страх и тоску. Разговоры среди заключенных постепенно прекратились. Усталость брала свое. Наступила тишина, которую время от времени прерывали стоны и кашель. Со двора глухо доносилась английская речь. В сенях беспрерывно, как маятник, шагал часовой.
Посередине барака стояли печи, но их никто не топил. В бараке было холодно, темно и грязно.
От одного из мудьюжан вновь прибывшие узнали лагерные распорядки. На каждого заключенного причиталась по раскладке голодная, жалкая порция. Однако и от нее мало что оставалось. Продовольственные запасы открыто расхищались комендатурой Мудьюга. Паек никогда полностью не доходил до заключенных. Голодных людей выгоняли на изнурительные работы, и солдаты, подталкивая прикладами, измывались над ними. Врач-англичанин говорил: «Есть много вредно, а свежий морской воздух вам полезен».
Умывальников и бани не было. Мыло, белье, одежда не выдавались. Нары кишели паразитами. В помещении, рассчитанном на сто человек, разместили более четырехсот. Через две-три недели после пребывания на Мудьюге одежда у заключенных превращалась в рубище, многие из них ходили босыми или заворачивали ноги в тряпки и обвязывали их веревками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145