Потом, крепко сжимая в руке его рукоятку, перебирается к двери. Делает мне знак, указывая на лампу. Я пытаюсь пересечь комнату, но, поскольку правый глаз у меня напрочь заплыл, мир кажется мне плоским, и ничего не получается.
Дверь со скрипом приоткрывается. Уолтер сжимает и разжимает пальцы на рукоятке ножа.
– Якоб?
– Марлена! – вскрикиваю я.
– Господи Иисусе, женщина! – кричит Уолтер, отбрасывая нож. – Чуть вас не убил. – Он хватается за край двери и вытягивает голову, пытаясь заглянуть ей за спину. – Вы одна?
– Да. Извините. Мне нужно поговорить с Якобом.
Уолтер приоткрывает дверь пошире. Лицо у него вытягивается.
– Ну да, ну да. Лучше зайдите.
Когда Марлена входит, я поднимаю ей навстречу керосиновую лампу. Ее левый глаз, украшенный лиловым фингалом, заплыл, как у меня.
– Боже правый! – говорю я. – Что он с вами сделал?
– Господи, на себя посмотри! – отвечает она, почти коснувшись кончиками пальцев моего лица. – Тебе бы показаться врачу.
– Да у меня все в порядке, – говорю я.
– Кто это, черт возьми? – вопрошает с раскладушки Верблюд. – Неужели леди? Ни шиша не вижу. А ну, поверните-ка меня.
– Ой, простите, – произносит Марлена, ошеломленно глядя на парализованного старика в углу. – Я думала, вы тут вдвоем. Ох, прошу прощения. Я лучше пойду.
– Нет, не пойдете, – говорю я.
– Я же не говорю, что… к нему.
– Нечего вам ходить по вагонам несущегося поезда, не дай бог провалитесь.
– Якоб прав, – говорит Уолтер. – Мы переберемся к лошадкам, а вы располагайтесь здесь.
– Нет, мне не хотелось бы вас выгонять.
– Тогда давайте я вытащу для вас сюда свою постель, – говорю я.
– Да нет же, я вовсе не предполагала… – качает головой Марлена. – Боже. Мне не следовало приходить. – Она прячет лицо в ладони и начинает плакать.
Я передаю лампу Уолтеру и притягиваю Марлену к себе. Всхлипывая, она утыкается носом прямо мне в рубашку.
– Ну да, ну да, – вновь начинает Уолтер. – Похоже, я теперь сообщник.
– Пойдемте поговорим, – предлагаю я Марлене.
Хлюпнув носом, она отстраняется и уходит к лошадкам.
Прикрыв дверь, я следую за ней.
Лошади, узнав свою хозяйку, тихонько ржут. Она подходит к Ночному и гладит его по боку. Я в ожидании прислоняюсь к стене. Наконец она ко мне присоединяется. На повороте дощатый пол у нас под ногами покачивается, и вот мы уже стоим плечом к плечу.
Я заговариваю первым.
– Он вас раньше бил?
– Нет.
– Если еще хоть раз ударит, клянусь Господом, я его убью.
– Если еще хоть раз ударит, тебе не придется иметь с ним дело, – тихо говорит она.
Я окидываю ее взглядом. Через доски за ее спиной пробивается лунный свет, лишая ее черный профиль всяческих черт.
– Я от него ухожу, – добавляет она, опуская голову.
Я непроизвольно хватаю ее за руку. Кольца нет.
– А ему вы сказали?
– Совершенно недвусмысленно.
– И как он воспринял?
– Его ответа трудно не заметить.
Мы сидим и слушаем, как под нами постукивают стыки. Я смотрю поверх спин спящих лошадей на кусочки ночного неба, мелькающие в щелях между досками.
– И что вы будете делать дальше?
– Пожалуй, когда приедем в Эри, поговорю с Дядюшкой Элом, чтобы перевел меня в женский спальный вагон.
– А до того?
– А до того поживу в гостинице.
– А к родным вернуться не хотите?
Она медлит с ответом.
– Не хочу. Да и едва ли они меня примут.
Мы умолкаем, опираясь о стену вагона и не разнимая рук. Где-то через полчаса она засыпает, голова ее соскальзывает ко мне на плечо. А я не сплю, всем телом ощущая ее близость.
ГЛАВА 19
– Мистер Янковский, пора!
Голос приближается, и я открываю глаза. Надо мной, на фоне потолочной мозаики, склоняется Розмари.
– Что? Ну да, – отвечаю я, приподнимаясь на локтях. Меня буквально распирает от радости, ведь я помню не только о том, где нахожусь и кто она такая, но и о том, что сегодня я иду в цирк. Может, у меня было просто временное помутнение разума?
– Постойте-ка, мистер Янковский, сейчас я подниму изголовье. Вам не нужно в уборную?
– Нет, но я хочу надеть свою лучшую рубашку. И галстук-бабочку.
– Галстук-бабочку! – присвистнув, она откидывает голову и хохочет.
– Да, галстук-бабочку.
– Боже мой, боже мой, какой вы забавный! – восклицает она, направляясь к моему шкафчику.
Когда она возвращается, я уже успеваю расстегнуть на своей рубашке три пуговицы. Не так уж и плохо для скрюченных пальцев. Я весьма доволен собой. Душа и тело готовы к делу.
Сняв не без помощи Розмари рубашку, я принимаюсь разглядывать свой тощий костяк. Ребра торчат, на груди осталось несколько седых волосков. До чего я похож на борзую – кожа да кости. Розмари помогает мне попасть руками в рукава свежей рубашки и, склонившись надо мной, подтягивает концы галстука-бабочки. Отступив на шаг, она склоняет голову и еще раз поправляет галстук.
– Однако, скажу я вам, мне нравится этот галстук-бабочка! – говорит она, одобрительно кивая. Какой у нее глубокий и ласковый голос, какой он лиричный. Так бы и слушал весь день напролет. – Хотите взглянуть?
– Надеюсь, вы повязали галстук ровно?
– Да, конечно.
– Тогда не хочу. Что-то разлюбил смотреть в зеркало, – бормочу я.
– А по-моему, вы просто красавец, – говорит она, уперев руки в боки и окидывая меня оценивающим взглядом.
– Да ладно вам, – отмахиваюсь костлявой рукой я.
Она вновь смеется, и ее смех греет меня словно вино.
– Ну что, подождете своих здесь, или вывезти вас в вестибюль?
– А во сколько начинается спектакль?
– В три, – отвечает она. – А сейчас два.
– Тогда в вестибюль. Когда они приедут, не хочу терять ни минуты.
Розмари терпеливо ждет, пока я, скрипя костями, пересяду в кресло-каталку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100