А ты?
– Около семи тысяч, – ответил Война и обернулся ко мне: – Сколько?
– Не знаю, – я заглянул в пакет и покачал головой.
– Ну-ка дай.
Он выхватил пакет, внимательно изучил содержимое и огласил свой вердикт:
– Сотни три-четыре, не больше. – Он недобро улыбался, с темных кудрей капал пот и стекал по красным щекам. – Но, по крайней мере, все они живы.
Он высыпал этих муравьев в свой пакет, а мой вернул.
С этого момента я давил каждого муравья, которого находил.
Солнце стало клониться к закату. Тени деревьев наползли на поляну, повеяло легкой прохладой. Я находил муравьев все реже и реже. Пакет Войны весь раздулся от собранной живности.
В голове роились воспоминания, неуловимые, непостижимые образы. Я не знал, относились они к моему прошлому или к тому, что меня ожидает в будущем. Эми, Люси, решение, которое надо принять, загробное существование – все вертелось так стремительно, что сосредоточиться на чем-то одном, выделить его из хаоса было совершенно невозможно. Эти яркие мелькающие насекомые никак не давались мне в руки.
– Ну что, всех собрали? – спросил Смерть, высыпая своих муравьев в пакет Войны.
Война встряхнул пакет и посмотрел в мою сторону:
– Сколько?
– Четыре.
– Где-то двадцати не хватает… На одно ухо. Не стоит из-за этого морочиться.
Я вручил ему собранных муравьев, не сказав, что всех раздавил.
Когда мы покидали полянку, Смерть внезапно остановился и жестом попросил нас подождать. Опустившись на колени, он что-то подобрал в траве, внимательно изучил и вернул на место.
– Что, еще один? – полюбопытствовал Война.
– Нет, – ответил Смерть.
Окно на крыше
– В соседнем здании должен быть аварийный люк. Несколько ярдов по крыше, не больше. Прошу тебя, иди.
Времени на раздумья или протест у меня в любом случае не осталось. Через пару секунд Ральф будет у двери. Поэтому я поспешил в круглую башню, смахнул со стеллажа пару рядов кассет с порнофильмами и, удостоверившись, что тот стоит прочно, стал на него взбираться.
– Быстрее. Он совсем охренел.
Пока я карабкался, мозг отказался думать на практические темы вроде: а вдруг мне не удастся спастись? Или – как я буду лезть по крыше? Или – неужели головокружение лучше оскорблений и побоев? Вместо этого он меня известил, что данное ругательство из уст Эми я слышу впервые.
Забравшись на верхнюю полку, я оглядел потолочный люк – два квадратных окна, образующих прямоугольник в человеческий рост. Задвижка – вне досягаемости, но не успел я попросить Эми о помощи, как она сама подбежала с длинным деревянным шестом и надавила им на раму.
Люк приоткрылся дюйма на три. Я попытался расширить зазор, но латунные петли не поддавались.
Из передней донеслись глухие удары в дверь.
Оставался один выход – разбить стекло. Ухватившись за верхнюю полку левой рукой, я двинул правой по стеклу, натянув для защиты рукав. Первый удар оказался недостаточно сильным. Второй раз я промахнулся и стукнул по косому потолку, едва не потеряв равновесие. Эми поняла, что я хочу сделать, и тоже попробовала разбить нижнее окно. Стекло треснуло. Она громко выругалась и ударила сильнее. Стекло разлетелось вдребезги.
Рефлекторно отвернувшись, я успел уберечь лицо. Между грохотом разбитого окна и легким хрустом осколков, упавших на ковер, на миг повисла нереальная тишина. В ответ послышались мощные удары кулака в дверь, тот же отборный мат и угрозы, что я записал на микрокассету, лежавшую в камере хранения вокзала.
Дождь падал в черную дыру с острыми краями. Эми слабо улыбнулась мне и направилась к двери. Под ее туфлями потрескивало стекло.
Я вытащил оставшиеся стекла, расчистив себе путь к спасению: деревянную раму площадью два квадратных фута. Руку начало саднить. На тыльной стороне я обнаружил с дюжину мелких порезов и несколько более глубоких ран, из которых торчали осколки. Рукав рубашки был разорван и заляпан кровью. Мелким осколкам я не придал значения и занялся самым крупным, впившимся в запястье. Как только я его извлек, из раны к локтю поползла алая струйка, зловещая в лунном свете. При виде крови мне стало дурно, но я заставил себя не смотреть. Я привстал, продвинулся немного вперед, потянулся к мокрому темному небу и ухватился за оконную раму. От дождя потеки крови превратились в бледно-розовые ручейки, которые закапали на ковер. Но меня куда больше пугал хлеставший в лицо ливень. Я придвинулся еще ближе к раме и просунул в нее голову.
Мокрый черепичный скат круто шел вниз от потолочного люка и срывался в кромешную тьму. Там, где черепица плавно переходила в плоский тонкий край, угол наклона был не таким пугающим. Я крепко ухватился за раму, не обращая внимания на резь в руке. И в тот момент, когда щелкнул дверной замок, я рванулся вперед, оставив стеллаж внизу. Рама сдвинулась в закрытое положение, и я чуть не отцепился, но быстрым толчком преодолел короткий опасный путь через люк и оказался на скользкой черепице.
Вечер был холодный, сырой и ветреный. Солнце уже село, и скат крыши оказался в глубокой черной тени. Я почти ничего не видел в этом мраке, мною овладели паника и страх – дурманящая смесь головокружения и слепого ужаса. Я сделал три глубоких вдоха и осторожно ступил на скользкий скат, держась кончиками пальцев за раму. Почувствовав себя более-менее в безопасности, я посмотрел вправо: где круглая крыша башни соединяется с основной крышей? До стыка оказалось чуть больше пяти ярдов, а еще чуть дальше находилось отверстие – не иначе, аварийный выход.
Мне снова стало дурно. Я знал, что, если посмотрю вниз, у меня закружится голова, руки ослабнут и я упаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77