– Я собственными глазами видел людей, которые сознавались в убийстве Кеннеди!– И только на этом основании вы заключили, что полковник лжет?– Зависит, что понимать под ложью. В его сознании все так и было. Он алкоголик, Тони, и вам это известно.– Кстати, а как вам удалось узнать, что я замешана в ограблении профессора Илиева? Дело ведь давно пылится на полках. Ваш коллега, который тогда вел следствие, обещал, что не станет марать мое досье...– Слишком много совпадений. Во-первых, жена Илиева была вашей клиенткой. Во-вторых, в то время вы были близки со Стефаном Драгановым. В-третьих, вряд ли вы столь наивны, чтобы полагать, будто ваше досье может остаться девственно чистым...– Но с тех пор прошло четыре года!– Вам кажется, что это много?– Неужто всю жизнь мне расплачиваться за одно... сведение? Хотите еще коньяку?– С удовольствием. Впрочем, никто с вас не спрашивает за старые грехи.– Другими словами, вам доставит огромное удовольствие, если я предстану перед судом? И ради этого вы нагородили здесь столько ерунды?– Нет. Совсем нет. Однако сцена с удушением – это уж слишком. Кто поверит, что больной, немощный старик может физически справиться с Бистрой?– А если ему этого очень хотелось?– Того, что ему хотелось, – не отрицаю, но все это было ловкой инсценировкой, рассчитанной на дураков. Вы являетесь, как по звонку, торопите меня и заполучаете свидетеля насилия... Вообще-то капкан сработан мастерски, но рассчитан он не иначе как на дебила.– Значит, вы убеждены в моей вине? Как и в вине Бистры?– Да, хоть у меня и нет вещественных доказательств. Пока.– На что вы рассчитываете?– На ваше самопризнание. Начнем с дачи художника Герганова. Или я снова выдумываю?– Вот это оптимизм! – горько усмехнулась Антуанетта, хотя я был уверен, что внутренне она уже сдалась.– А почему бы и нет? Вы не такой уж плохой человек. И я вполне допускаю, что Стефан мог заставить вас рассказать ему о даче художника, как впрочем и раньше, о даче профессора.– Но вы же не нашли...– Да, пока еще не нашел самого важного доказательства – золотого колье и старинных монет, которые Стефан взял на даче художника.– Вроде бы вы умный человек, Демирев, а рассуждаете по-детски.– Почему вы так считаете?– А потому, что единственное, чем вы располагаете, – признание полковника, а вы роетесь в грязном белье людей...– Вместо того, чтобы поставить точку и передать дело следователю? А если на суде полковник откажется от своих показаний? Неужели вы и в самом деле считаете, что при следственной инсценировке убийства старик сможет убедительно повторить свои действия – от момента выключения лампы до кидания электробритвы в ванную?– Это его дело.– В основном мое.– А если допустить, что Драганов убедит следователя?– В том, что он убийца? Сомневаюсь, хоть и допускаю такую возможность.– Что тогда?– Как вам объяснить... я хочу спать спокойно. По возможности.– Ну и упрямый же ты, как осел! – перешла на „ты" косметичка. – Все это бредни! Ладно, допустим, что Стефан ограбил дачу художника. Какой расчет мне или Бистре его убивать?– Предполагаю, чтобы не делиться добычей.– Чушь собачья.– Я тоже так думал, пока не побеседовал с доктором Анчевым.Реакция Антуанетты была мгновенной. Губы перекосились, пальцы нервно смяли сигарету в пепельнице, глаза загорелись лютой ненавистью.– Что с вами, Тони?– Демирев... я могу быть полезной тебе! Я тупо смотрю на нее.– Ах, Демирев, Демирев... ты напоминаешь мне бродячего пса, беспородного, ничейного... Все-то ты прислушиваешься, принюхиваешься, выслеживаешь... А что выслеживаешь? Оставь ты это дело, а? Полковник убедит суд, пусть старый пьяница сломает себе шею! В моем лице...– Начинаешь торговаться? Не хорошо, Тони...– Хорошо – не хорошо, да что ты об этом знаешь?– Кое-что знаю, но сейчас не время распространяться на эту тему. Я долго не мог понять, каким образом ты держишь Бистру в руках. Что касается Стефана и Кисы, мне более или менее ясно, но как ты заарканила журналистку, я долго не мог понять, не мог найти достаточно веского мотива. Пока однажды дождливым вечером мне вдруг пришло в голову, что это каким-то образом связано с ее ребенком. И я сказал себе: а что, если Тони помогла Бистре инсценировать беременность и на девятый месяц представить ребенка могущественной семейке, чтобы потом всю жизнь держать ее мертвой хваткой? При твоих связях, Тони, это сущий пустяк! Я начал прислушиваться, как ты выразилась, принюхиваться, пока не вышел на участкового врача – доктора Анчева. Как ты его подкупила, это еще предстоит узнать. Итак, Стефан не хочет делиться добычей, Бистра получает от тебя указание бросить электробритву в ванну...– Минуточку! Зачем тогда Кисе посылать открытку с моря?– Потому что они с Бистрой решили скрыться! От тебя! И как ты это не унюхала? Пардон, принюхиваться – это наше дело...– Врешь!– Стефан хотел сам продать золото и монеты, предварительно освободившись от любовницы. Узнав о планах Стефана, Бистра сообщила об этом тебе. Ты приказала ей ликвидировать его. В то же время Киса и Бистра у тебя за спиной крутят любовь. Между прочим, Стефан об этом знал, потому-то и отправил Кису в Варну. Открытка предназначалась не для милиции, а для тебя!Столько труда... Вы сами-то себе верите, Демирев? – снова перешла на „вы" косметичка и закурила.– Себе – не особенно, но фактам... Признаться, мне было трудно сложить из осколков эту мозаику...– Скажите, а если б на вашем месте был другой... в смысле...– Он тоже докопался бы до истины, Тони... Может, даже быстрее меня... зависит, когда догадался бы о ребенке.– И это называется врачебная этика! Сплетник он, а не врач!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11