Часто в разгаре работы по дому или на кухне Селина останавливалась в дверях, задумчиво глядя в сторону полей. Там колыхались зеленые волны, набегали одна на другую – и вся земля вокруг походила на сплошное безбрежное зеленое море.Как для Клааса капуста оставалась только капустой и ничем больше, так и Первус, глядя на свои редис, морковь, свеклу, лук или турнепс, видел в них только продукты, которые надо было отвоевать у земли в возможно большем количестве, потом собрать и продать на рынке. Для Селины же эти продукты земли были такой же частью огромного организма живого мира, как и Первус, земля, солнце, дождь. Маленький жалкий клочок распаханной земли превращался в храм; флегматичные голландско-американские фермеры – в жрецов, служивших у алтаря Божественной Земли. Селина думала о детях в больших городах. Если они сохраняют свои розовые щечки, свои ясные глазки, если нормально растут и развиваются, то обязаны они этим таким, как Первус и его товарищи-фермеры, доставляющие им продукты своего труда. На десятки миль вокруг в полях Верхней Прерии гнули над землей спины эти терпеливые, истомленные трудом люди, и никто из них не задавался мыслями о значении его труда, о роли, какую он играет в мире.Селина пыталась поделиться с мужем этими думами. Он только молча смотрел на нее своими большими синими глазами, но она не могла прочесть в них, чувствует ли он то же, что она. Впрочем, как-то раз он разразился следующей гневной тирадой:– Работа фермера! Ты видишь в ней какое-то величие?! Это труд раба. Вчера я за воз моркови не выручил в городе достаточно для того, чтобы привезти тебе все необходимое для ребенка. И может случиться, что у тебя не будет одежды и пеленок для него, когда он родится. Лучше бы я, кажется, скоту скормил все свои овощи, чем снабжал ими Чикаго!Первус ездил в Чикаго на базар аккуратно через день. В течение всего июля и августа он неделями не раздевался, спал, где приткнется, урывками. После трудового дня оба они с Яном Стином нагружали телегу собранными за день овощами. В четыре часа надо было отправляться в постылое путешествие в город.Исторический старинный Сенной рынок (Хай-Маркет) на Рандольф-стрит в Чикаго превратился постепенно в сборный пункт всех огородников из окрестностей города. Кто приезжал раньше, захватывал место получше. Первус старался попадать на рынок к девяти часам вечера накануне базара. Часто плохая дорога была причиной того, что он опаздывал и торговал на следующее утро не очень успешно. Ночью площадь Хай-Маркета представляла собой интересное зрелище. Она вся бывала запружена телегами с овощами. Собственники их большей частью спали наверху, на груде товара, или прикорнув на переднем сиденье, или растянувшись на земле на мешках. Лошади, выпряженные, отдыхали или жевали сено в стороне, пожалуй, с большим комфортом, нежели люди. Вблизи рыночной площади было много постоялых дворов и меблирашек, где за двадцать пять центов можно было получить комнату для ночлега. Но комнаты были маленькие, душные, не особенно опрятные, постели там немногим удобнее телеги и мешка. Кроме того, двадцать пять центов, а это цена целого бочонка помидоров, за двадцать пять центов продавался мешок картофеля. Капуста, каждый кочан которой весил фунтов пять, шла по два доллара сотня. Если вы возвращались домой с десятью долларами в кармане, это означало, что вы ничего не заработали. Это была только себестоимость товара. Нет, нельзя было платить двадцать пять центов за привилегию проспать в кровати ночь – это было фермерам не по карману.В один июньский день, примерно через месяц после их свадьбы, Селина захотела сопровождать Первуса в Чикаго. Они выехали тотчас же после обеда, в четвертом часу дня, и добрались до города рано, хотя дорога была еще размыта поздними майскими ливнями. Это было вроде свадебного путешествия, потому что Селина никуда еще не выезжала со дня их свадьбы. Солнце пекло сильно. Селина выглядывая каждую минуту из-под зонта, веселая и оживленная, болтала без умолку, сыпала вопросами и восклицаниями, вертела головой во все стороны. Временами ей хотелось, чтобы Первус несколько охотнее и быстрее откликался на ее настроение. Эта живая маленькая женщина походила на дружелюбного резвого терьера, прыгавшего и увивавшегося вокруг солидного, тяжеловесного сенбернара.Всю дорогу она развивала чудесные планы, родившиеся в ее голове за последний месяц. Ей не понадобилось целого месяца для того, чтобы открыть, что этот широкоплечий великан, который стал ее мужем, – попросту большое дитя, доброе и мягкое, но не отличавшееся избытком ума и инициативы. И ему никогда не понять было того огня, той сложности душевных движений, того – от отца – авантюризма, какие были свойственны Селине.Как все юные новобрачные, Селина храбро решила переделать своего супруга. Он ведь был хорош собой силен, кроток, но флегматичен, консервативен, угрюм. Ей следовало сделать его смелым, бодрым, всегда добивающимся успеха, легким на подъем.И пока телега подпрыгивала по Гельстедской дороге, она в длинных и пламенных тирадах излагала мужу некоторые из своих планов.– Первус, нам надо выкрасить дом в октябре, до наступления морозов, когда окончатся полевые работы. В белое с зеленым, будет премило. Или пожалуй, белый цвет непрактичен? Так, может быть, сделаем зеленый с темно-зеленой отделкой? Будет прекрасный фон для мальв у стены (те мальвы, что они с Ральфом посадили, пока не показывались из земли). Да, а потом еще – этот западный участок Мы его будет тренировать?– Гм, дренировать, – пробурчал Первус. – Это – глинистая почва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80