Блаватская говорит о ней, как о своей «лучшей подруге, которая умерла в 1870 году». В своей записной книжке она нарисовала два ее портрета, в которых чувствуется любовь и уважение. На первом портрете она одна, на втором портрете г-жа Митрович изображена, как Маргарита, молящаяся перед распятием и ее муж, как Мефистофель, нашептывает ей в ухо соблазны. Под рисунком стоит подписть: «Терезина. Синьера Митрович (Фауст). Тифлис, 7 апреля 1862 г.»
Следует лишь сравнить оба рассказа о смерти Митровича, чтобы понять, который из них истинный. После того, как Витте рассказал о том, что Митрович утонул и Блаватская вступила в Каир «в мокром капоте», он сообщает: «она очутилась в Англии, и стала основывать там новое Т. О.» Как известно, Т. О. создано в Нью-Йорке. Далее он утверждает, что она «поселилась в Париже и была там главой всех теофизитов». Но все знают, что в 1885 году, когда она окончательно переехала из Индии в Европу, она кратковременно жила в Италии, Германии и Бельгии и в конце концов поселилась в Лондоне, где она скончалась 8 мая 1891 г. После всего этого можно судить о правдивости рассказа Витте о жизни Блаватской.

Глава 27
Ребенок

В. С. Соловьев писал: «…Она захотела спасти честь одной своей приятельницы и признала своим ребенка этой приятельницы. Она не расставалась с ним, сама его воспитывала и называла своим сыном перед всеми. Потом он умер…» [4, с. 189]
По-видимому, она взяла этого ребенка уже в 1862 году, так как в архивах Теософического Общества имеется «Паспорт», выданный канцелярией царского наместника Кавказа ей и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год».
На паспорте дата: 23 августа 1862 года. Это год, когда она странствовала по Имеретии и Мингрелии. Но возможно, что она взяла ребенка много раньше, так как она писала: «В 1858 году была в Лондоне и такая-то и такая там история произошла с ребенком – не моим (последуют свидетельства медицинские…). Говорили про меня то-то и то-то; что я и развратничала, и бесновалась и т. д. [4, с.214; 21, с.85] Возможно, что уже в 1858 году она стала заботиться об этом ребенке. Он был несколько горбатым и очень много болел. Когда Синнет просил у нее материалы для своих мемуаров о ней, она протестовала:
«Инцидент с ребенком! Лучше я позволю себя повесить, чем об этом вспоминать. Знаете ли Вы к чему это привело бы, если бы я при этом не привела имен? Это вызвало бы против меня версту нечистот. Я Вам говорила, что даже мой отец допускал обидные мысли, и, если бы не свидетельство врача, он мне никогда не простил бы.[28] Позже он жалел и любил бедного уродца… Мой дорогой Синнет, если Вы хотите меня уничтожить (хотя это теперь невозможно), то упомяните этот «инцидент», но мой совет и просьба – об этом не писать. Я слишком много сделала, уверяя и доказывая, что он мой, и зашла в этом слишком далеко. Свидетельство врачей ничем не поможет. Люди будут говорить, что мы их подкупили – вот и все». [14, с.151]
«Просто совершенно невозможно рассказать настоящую, незамаскированную правду о моей жизни. Невозможно также и касаться истории с ребенком. Бароны Мейендорфы и вся русская аристократия восстали бы против меня, если бы в откликах (которые безусловно последовали бы) было упомянуто имя Барона. Я дала свое честное слово и не нарушу его до самой смерти». [14, с.154]
Из рассказанного выше видно, что ребенок был сыном Бароне Мейендорфа. В своем рассказе о смерти ребенка она определенно говорит: «Тогда, когда я повезла бедного ребенка в Болонью, чтобы попытаться спасти его, я встретила его [Митровича] в Италии, и он сделал для меня, все, что смог, более чем брат. Затем ребенок умер, и так как у меня не было никакого документа, и мне не хотелось давать свое имя, чтобы не питать сплетни, то Митрович взял все на себя и в 1867 году в каком-то маленьком городке Южной России похоронил ребенка аристократического Барона под своим именем, говоря, «мне это безразлично». Затем, не извещая своих родных, что я вернулась в Россию, чтобы привезти обратно несчастного маленького мальчика, которого мне не удалось вернуть живым гувернантке, выбранной ему Бароном, я просто написала отцу ребенка, оповещая его об этом событии и вернулась обратно в Италию с тем же паспортом». [14, с.144]
В Америке ложный рассказ о ребенке принял другое направление. В 1890 г. Блаватская возбудила обвинение против газеты «New York Sun» за поднятую газетой против нее клевету. Она писала в журнал «The Path» редактору Джаджу: «Лет пятнадцать я спокойно смотрела на то, что газеты пачкали мое имя. Я продолжала работать над распространением теософических идей, веря, что на меня нападают мелкие душонки, которые делают все возможное, чтобы очернить меня. Общество, которое я помогла создать, выдержит эти нападки и будет расти. Так это и случилось. Некоторые друзья мои спрашивали, почему я никогда не отвечала на атаки, которые совершались против оккультизма и феноменов? По двум причинам: оккультизм останется всегда, как бы ни нападали на него, а оккультные феномены никогда нельзя доказать в суде, по крайней мере в этом столетии…
Но теперь некая солидная Нью-Йоркская газета, совершенно не знающая действительных обстоятельств, распространяет оскорбляющие меня обвинения. Большинство из них относятся к последним десяти годам моей жизни. Так как эти обвинения бросают тень на мой моральный облик, и задевают умершего человека, уважаемого друга моей семьи, то я не могу далее молчать…
Эта газета обвиняет меня в том, что в 1858 и 1868 годах я была представительницей «demi-monde» («полусвета»), что у меня была связь с принцем Эмилем Витгенштейном, от которого, как говорит газета, я имела незаконнорожденного сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117