– Твою мать, я не про то. Я жалею, что не прикончил этих ублюдков.
Я отделывался смешком.
Увольнительные мне давали как попало. Когда случались «беспорядки», приходилось работать по двое суток без отдыха. Но когда бы меня ни отпускали в увольнительную, Саттон уходил с работы и мы отправлялись в загул.
Помню, как однажды, в вечер субботы и утро воскресенья, мы пили долго и много в забегаловке на Лоуер Фоллз. Тяжелая атмосфера опасности только подгоняла нас. Клянусь, можно было ощутить вкус пороха в пиве.
Саттон сиял.
– Парень, вот это то, что надо, лучшее, чего можно достичь.
На память о том запое у меня до сих пор сохранилась арфа высотой в два фута, сделанная вручную заключенными тюрьмы Лонг-Кеш. Наверное, я слушал «Люди за колючей проволокой» раз сто.
Запивая пиво золотистым виски, Саттон приблизил свое лицо, по которому градом катился пот, ко мне и сказал:
– Это ведь то, что надо, правда, Джек?
– Да, все очень здорово.
– Знаешь, чем надо бы закончить?
– Ну скажи.
– Убить какого-нибудь ублюдка.
– Что!
– Ну да… или шлюху.
– Что?
Он отодвинулся, ущипнул меня за плечо и сказал:
– Шучу… выкинь из головы, Джек.
???
Такое случалось несколько раз в год. И каждый раз я выбрасывал все из головы вместе с пустыми бутылками и монументальным похмельем.
Иногда у меня появлялось тревожное ощущение, что он меня ненавидит. Никогда не мог точно понять почему и старался избавиться от этого ощущения как от пьяного бреда.
Однажды вечером я ждал его в пивной «Ньюри». Обычно у меня в кармане лежала книга – я ее читал, как только подворачивался удобный момент. Я так погрузился в чтение, что вздрогнул, услышав:
– Бог мой, Тейлор, ты опять с книгой.
Я хотел было спрятать книжку, но он выхватил ее у меня из рук и прочитал:
– «Гончая небес». Фрэнсис Томпсон, да?
– Ты ее читал?
Он откинул голову и процитировал:
– «Я бежал от него ночами, я бежал от него днем…»
Я кивнул, и он сказал:
– Он умер от перепоя.
– Что?
– Как умирают все алкоголики – от перепоя.
– Господи!
Когда у меня появлялись сомнения, я их отбрасывал. Твердил себе: «Он мой друг. И не бывает идеальных людей».
Библиотека в «Баллинсло» была закрыта. На реконструкцию. Пришлось заняться трудовой терапией.
В остальное время я глотал либриум, старался не встречаться с Биллом и каждый вечер тосковал о снотворном.
Последний мой сон в психушке был таким реальным, что иногда мне кажется, будто все произошло наяву. Саттон говорил:
– Ты читатель… по сути дела эксперт-криминалист.
– Да.
– Читал «Убийца внутри тебя» Джима Томпсона?
– Пропустил.
– Ты пропустил его лучшую книгу.
???
Но есть Бог. И не только в песне Тома Джонса. В день выписки мне вернули одежду, постиранную и выглаженную. И пухлый бумажник. Ни у одного алкаша к концу запоя не остается денег в кармане. Это против закона природы. Когда я уходил из своей квартиры, у меня не могло быть с собой больше тридцати фунтов. Я уставился на бумажник.
Медсестра, неправильно поняв мой взгляд, сказала:
– Все на месте, мистер Тейлор. Мы не воруем у наших пациентов. Четыреста пятьдесят фунтов. Пересчитайте, если хотите. – И рассерженно хлопнула дверью.
Я попрощался с доктором Ли и спросил его:
– Я могу сделать взнос?
– Не пейте.
– Я имею в виду…
– Я тоже. – Он протянул руку и напомнил: – Существует Общество анонимных алкоголиков.
– Знаю.
– И торпеды.
– Тоже знаю.
Он не покачал головой, но по выражению его лица было легко понять, что он думает. Потом он спросил:
– Джек, у вас есть семья… друзья?
– Хороший вопрос.
– Ну, лучше вам это выяснить.
На улице вовсю сияло солнце. Проехал автобус, и все пассажиры уставились на меня. На фоне печально известной в Ирландии психушки, учитывая все мои ссадины и забинтованную руку, меня определенно нельзя было принять за работника этого заведения.
Я показал им палец.
Многие зааплодировали.
Естественно, до бара от больницы было рукой подать. На какое-то мгновение я повернул в ту сторону. Никогда еще моя внутренняя сирена не орала так громко. Нельзя… нельзя. Я оглянулся и почувствовал, как одобрительно кивнул доктор Ли, как будто он мог меня видеть. Я прошел мимо.
На вокзале мне пришлось ждать поезда всего полчаса. Посидел в буфете, ничего не заказывал. На стуле лежала газета. Снова трибуналы. Появилось чувство, что я тоже получил коричневый конверт. Посмотрел на дату в газете, и мой желудок сделал сальто: я был в психушке двенадцать дней. По одному на каждого апостола. Посчитав в уме, я догадался, что прогулял три рабочих дня и… зарабатывал деньги.
Подошел поезд, я сел у окна. В больнице я не брился и сейчас мог похвастать почти приличной бородкой. Я стал похож на папу Криса Кристофферсона. Из-за свернутого на бок носа у меня был вид человека, с которым опасно связываться. Уходя из психушки, я внимательно посмотрел в зеркало. Решил интригующую меня проблему. Насчет собственных глаз. Они были чистыми и почти живыми. Не ясными, но где-то близко. После того как я годы видел в зеркале больные глаза, это было приятным открытием.
Когда мы подъезжали к Атенри, в коридоре показалась тележка с напитками. Парнишка лет восемнадцати спросил:
– Чай, кофе, минеральная вода?
– Чай, пожалуйста.
Я видел, что он изучает мои ссадины, и объяснил:
– Упал с мотоцикла.
– Ух ты!
– Да, гнал за девяносто.
– «Харлей»?
– А другие бывают?
Ему понравился мой ответ. Он спросил:
– Выпить не хотите?
– Что?
– Понимаете, у нас есть такие маленькие бутылочки, но, с другой стороны, кому захочется платить за них бешеные деньги?
– Нет… спасибо.
– Я дам вам две по цене одной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43