Я пришел в ресторан рано и сразу же спрятал цветы под стол. Хозяйка ресторана предложила:
– Давайте я поставлю их в воду.
– Не надо… честно.
Когда она спросила, что я буду пить, я ответил:
– Пиво… нет, я хотел сказать, кока-колу.
По моему телу струился пот.
Энн выглядела… великолепно. Другого слова не подберешь. Я почувствовал, как пересохло во рту, как заколотилось сердце. Воскликнул, охваченный вдохновением:
– Энн!
Она крепко обняла меня, затем отстранилась и внимательно посмотрела мне в лицо.
– Очень симпатичная борода.
– Спасибо.
– Ты очень изменился, и дело не только в бороде.
Не зная, как себя вести, я протянул цветы. Да, это произвело фурор!
Мы сели.
Она продолжала смотреть то на цветы, то на меня. Если бы меня спросили, как я себя чувствовал, я бы честно признался, что оробел. Надо же, почти пятьдесят – и вдруг оробел!
– Мне кажется, – сказала она, – что я немножко смущаюсь.
– Я тоже.
– Правда? Мне это приятно, Джек.
Подошла официантка, и мы дружно сделали заказ:
рагу по-китайски
сладкое и острое.
Затем официантка спросила:
– Что будете пить?
– Мне еще бутылку кока-колы… Энн?
– Мне тоже кока-колы.
Когда она ушла, Энн сказала:
– Поняла, в чем дело. Твои глаза. Они белые.
– Белые?
– Нет, я хотела, сказать… чистые.
– Ладно, я знаю, что ты хотела сказать.
Молчание. Потом она сказала:
– Можно спросить… или лучше не надо?
– Я еще не привык, но валяй, спрашивай.
– Трудно?
– Порядком.
Принесли еду, и мы оставили эту тему. Мне нравилось смотреть, как она ест. Она заметила, что я глазею на нее, и спросила:
– Что?
Мне нравится смотреть, как ты ешь.
Это хорошо, да?
Я тоже так думаю.
???
После ресторана мы прошлись по набережной. Она взяла меня под руку. Один из самых любимых моих жестов. В конце набережной мы остановились, и она сказала:
– Сейчас мне нужно сходить на кладбище. Я хожу туда каждый день, а сегодня тем более – день такой замечательный. Я хочу рассказать о нем Саре.
– Я пойду с тобой.
– Правда пойдешь?
– Сочту за честь.
На Доминик-стрит мы поймали такси, и не успели мы усесться, как водитель сказал:
– Вы слышали, что случилось на площади?
– Это такой кошмар! – воскликнула Энн.
Я промолчал. Водитель, естественно, придерживался противоположного мнения.
– Всем осточертели полиция и суды. Люди по горло сыты этим.
Энн не могла промолчать.
– Вы что, одобряете то, что произошло?
– Послушайте, мэм, если бы видели, какие подонки собираются здесь по ночам, вы бы так не говорили.
– Но поджечь человека!
– Но ведь эти же щенки поджигали пьяниц. Даже полицейские в курсе.
– Все равно.
– Знаете, мадам, при все моем к вам уважении, вы бы иначе заговорили, если бы что-нибудь случилось с вашим ребенком.
Рецепт воспитания поэта
Столько невроза, сколько может вынести ребенок.
У.Х. Оден
До могилы Сары мы шли молча. Она уже не держала меня под руку.
Мы, ирландцы, жалостливый народ. Я вполне мог бы без этого тогда обойтись.
Могила была в идеальном порядке. Простой деревянный крест с именем Сары. Вокруг лежат:
медвежата
лисята
конфеты
браслеты.
Все аккуратно разложено.
Энн пояснила:
– Ее друзья. Они все время ей что-нибудь приносят.
На меня это хуже всего подействовало. Я попросил:
– Энн, оставь ей розы.
Ее лицо просветлело.
– Правда, Джек, ты не против? Она обожает розы… обожала. Никак не привыкну к прошедшему времени. Как я могу говорить о ней в прошлом, это же ужасно! – Она осторожно положила розы и села около креста. – Я собираюсь вырезать на камне одно слово: ПОЭТ. И все. Ей так хотелось стать поэтом.
Я не знал толком, как положено себя вести на кладбище. Встать на колени? Тут я понял, что Энн разговаривает с дочерью. Тихие, еле слышные звуки, которые отзывались в самой глубине моей души.
Я попятился. Пошел по дорожке и едва не столкнулся с пожилой парой. Они сказали:
– Дивный день, верно?
Господи. Я все шел, пока не оказался у могилы своего отца. Сказал:
– Пап, я здесь случайно, но разве все мы не попадаем сюда случайно?
Я был явно не в себе. Видел бы меня Саттон! Он силком заставил бы меня выпить. На могиле стоял камень – это было хуже всего. Полный конец, больше никаких надежд. Простой крест лучше, он по крайней мере временный.
Подошла Энн.
– Твой отец?
Я кивнул.
– Ты его любил?
– Господи, очень.
– Какой он был?
– Знаешь, мне никогда не хотелось быть таким, как он, но я не возражал бы, если бы люди относились ко мне так же хорошо, как к нему.
– Где он работал?
– На железной дороге. В те времена это была совсем не плохая работа. Вечером, часов в девять, он надевал свою фуражку и шел выпить пива. Две кружки, не больше. Иногда он вообще никуда не ходил. Проверить, алкоголик ли, легко: можешь ограничиться двумя кружками или нет. Вот я, например, буду терпеть целую неделю, а потом выпью четырнадцать кружек в пятницу.
Она неуверенно улыбнулась.
Говорить пришлось мне.
– Когда я поступил в полицию, он ничего не сказал, только: «Смотри не спейся». Когда меня оттуда вышвырнули, сказал: «То, как тебя уволили, идет тебе больше, чем былые заслуги». Еще раньше, во время учебы в Темпле-море, один инструктор заявил: «Судя по всему Тейлор из тех, у кого яркое будущее позади». Еще тот шутник. Он сейчас советник премьер-министра, так что, можно считать, получил по заслугам. Мой отец обожал читать, всегда разглагольствовал по поводу силы печатного слова. После его смерти меня на улице остановил один мужик и сказал: «Твой отец был настоящий книгочей». Мне надо было выбить эти слова на камне. Ему понравилось бы, – На этом я выдохся. Но в голове вертелась еще пара мыслей, и я добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43