Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону:
– Извини, я сегодня слегка расчувствовался.
– Слегка?
– Давление. Не переношу, когда на меня давят.
Он перекрестился:
– Слава богу. И больше ничего?
???
Когда частному детективу удается раскрыть преступление?
Никогда!
Эд Макбейн
Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь – сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь – плохое кино.
Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей – бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться.
Саттон – мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине.
Отдохнуть можно было только в пивной.
Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал:
– Ты легавый.
Я громко расхохотался и холодно поглядел на него.
– Я – Саттон, – сказал он.
Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы.
– Почему ты в полиции? – спросил он.
– Чтобы позлить отца.
– А, ненавидишь старика?
– Нет, я его люблю.
– Ты просто запутался, да?
– Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет.
– Стал?
– Нет.
– Ну тогда можешь собирать вещички.
– Да теперь мне вроде понравилось.
Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил:
– Что мне там понадобится?
– Армалитка.
Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил:
– Слушай, а ты на танцах пальто снимешь?
– Может быть.
– И еще. Молчи.
– Почему?
– Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу.
– Так как я приглашу девушку? Суну записку?
– Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить.
– Я могу показать им свою дубинку.
Вечер превратился в сущий кошмар.
Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости.
– Они тут все по парам, – сказал я Саттону.
– Естественно, это же север, здесь не перебдишь.
– Лучше бы мы просто пошли в пивнушку.
– И лишились бы общества.
Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб – больше, чем в армии.
Любой армии.
Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты.
Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари».
На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал:
– Ну и дела.
Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы.
Я спросил:
– Как ты думаешь, что это было?
– Ничего хорошего.
– Значит…
– Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра?
???
То, что остается, не всегда лучше того, что потеряно.
Саттон переехал в Голуэй.
Я спросил:
– Ты меня преследуешь?
– А как же!
Он решил, что станет художником.
– Какой из такого засранца художник, – сказал я.
Но у него был талант. Не знаю, что больше – ревновал я или завидовал. Скорее всего – и то и другое, причем одно чувство питало другое, чисто по-ирландски. Его холсты начали продаваться, и он решил жить как художник. Купил себе коттедж в Клифдене. Если честно, я думал, что он станет полным засранцем.
О чем ему и сообщил.
Он засмеялся:
– Это только видимость; как и счастье, долго не продлится.
Так и вышло.
Через несколько месяцев он снова стал таким же, каким был. Дожди Голуэя могут разрушить все ваши мечты.
Саттон в своем худшем варианте был все равно лучше, чем большинство людей в их лучшем.
После встречи с Кленси я позвонил Саттону и попросил:
– Помоги.
– Что случилось, чувак?
– Полиция!
– А, эти гады… И что они?
– Не хотят мне помочь.
– Тогда плюхнись на колени и возблагодари Господа.
Мы договорились встретиться «У Грогана». Когда я пришел, он оживленно беседовал с Шоном.
– Эй, ребята! – крикнул я.
Шон выпрямился. Настоящий подвиг. Его кости даже скрипнули от усилия.
– Тебе нужно принимать теплые ванны, – посочувствовал я.
– Мне не помешало бы чудо, будь оно все проклято.
Затем они оба уставились на меня.
– Что? – спросил я.
Они сказали в унисон:
– Что-нибудь новенькое заметил?
Я огляделся. Та же старая пивнушка, шеренга печальных, потрепанных алкашей у стойки, привязанных к своим кружкам мечтами, которые давно уже не имели значения. Я пожал плечами. Что не так-то легко для сорокапятилетнего человека.
Шон сказал:
– Слепой придурок, смотри туда, где были клюшки.
Картина Саттона. Я подошел поближе. Изображена молодая блондинка на пустынной улице. С тем же успехом это могла быть бухта Голуэя. Кто-то из мужиков сказал:
– Мне клюшки больше нравились.
– Способный, правда? – восхитился Шон.
Он отошел, чтобы сделать нам кофе
с коньяком
и
без коньяка.
– У меня выставка в галерее Кенни. Эту оценили в пятьсот гиней.
– Гиней?!
– Ну да. Классно, да? Тебе нравится?
– Это бухта?
– Это «Блондинка за углом».
– А…
– У Дэвида Гудиса есть такой детектив, он его написал в 1954 году.
Я поднял руки:
– Давай семинар проведем попозже.
Он ухмыльнулся:
– Вечно ты все изгадишь.
Я рассказал ему о своем новом деле.
Он сказал:
– Сейчас многие ирландские подростки кончают жизнь самоубийством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43