А потом все пошло наперекосяк.
Если б я был в его возрасте, думал Генри, и если б мой петушок оказался во рту у Оливье или хотя бы Гилгуда, от одной этой мысли сразу бы кончил. Как там звали мальчишечку, который сидел у него на коленях в чем мать родила, и просил обслужить его рукой под видеозапись «Гамлета»? Вот была забава!
Зазвонил телефон.
– Взять трубку? – предложил Тоби. Ему легче было дотянуться до тумбочки. – Алло? Принесли наш заказ. Сказать, чтобы несли в квартиру?
Генри забыл про ужин. С тех пор, как он сделал заказ, словно сутки прошли. Он кивнул. Хотя рот его освободился, язык онемел. Актер разучился произносить слова.
– Ага, пусть идет, – проговорил в телефон Тоби. Он даже не запыхался.
Генри сел, задвигал губами, растягивая их, заставляя шевелиться. Посмотрел на своего партнера. Сейчас это уже не физическая задачка, втекает-вытекает, а живой человек, хоть и с эрекцией – торчит ярко-красная, словно дубинка из шоу Панча и Джуди. Тоби не менее пристально смотрел на Генри, примеряя различные выражения лица: загадочную улыбку, печальное движение бровей, смущенную усмешку.
Звонок в дверь.
– Войдите! – хрипловато откликнулся Генри, обматывая чресла полотенцем.
Он распахнул дверь перед пожилым китайцем в желтом плаще, который поспешно отвел глаза.
– Извините, – сказал Генри. – Не дождался вас и решил принять душ.
– Конечно-конечно, – закивал курьер. – Ничего страшного. Двадцать пять десять.
Отсчитывая деньги, Генри заметил, что разносчик исподтишка оглядывает комнату. Генри потянул в себя воздух – может, к нему пристал запах Тоби?
– Спасибо, – сказал курьер, принимая плату. – Желаю всяческого удовольствия. Всяческого. Очень полезно. В нашем возрасте. Всего доброго.
С пакетами в руках Генри возвратился на кухню. «В нашем возрасте!», негодовал он.
Тоби появился в проходе. Голый.
– Прости, – промямлил он. – Сердишься на меня?
– Не за что. Бывает. – Отчего ему так грустно смотреть на этого парнишку из «Гейети»? Вот он стоит обнаженный посреди его кухни. Желания сбываются, и это печальней всего.
– Наверное, меня заклинило от того, что я так восхищаюсь тобой. До ужаса.
– Оставь. Я не твой тип. Все просто. Достаточно нравлюсь тебе, чтобы вызвать эрекцию, но недостаточно, чтобы кончить. – Поколебавшись, он добавил: – Не хочу заострять на этом внимание, но по возрасту я тебе в отцы гожусь.
– Ты мне нравишься. Очень. Беда в том, что я все еще люблю Калеба.
– А, да. В этом все дело. – Конечно, такая отговорка приятнее.
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Глупости. Будем ужинать.
– С удовольствием. – Тоби явно успокоился. – Мне одеться?
– Или оставайся, как есть. Как тебе удобнее. – Улыбкой Генри провоцировал Тоби. Пусть походит голышом, хоть Генри и смущает присутствие юного крепкого тела рядом. – Я и сам сегодня превращусь в нудиста, – заявил он, срывая с себя полотенце. С удовольствием похлопал себя по крепкому, как у молодого, животу.
Тоби, поморщившись, отвернулся.
– А ты одевайся, – продолжал Генри. – Как в ту ночь, когда мы встретились – поменяемся ролями.
Это окончательно убедило Тоби.
– Нет, я останусь, как есть, – возразил он. – Только руки вымою.
– Хорошая мысль.
Ему бы обидеться, рассердиться, но Генри чувствовал себя как нельзя лучше. Немного грустно, ничего страшного. Он достиг той поры жизни, когда радуешься и неудачному сексу.
Несколько минут спустя они уже сидели на кухне за столом. Генри хотел было перейти в гостиную, но передумал: пришлось бы любоваться своими гениталиями сквозь стеклянную столешницу.
– Забавный парадокс, не правда ли? – заговорил, расставляя блюда на столе. – Голый актер – противоречие в определении. Два голых актера – еще смешнее.
– Передай соль.
Они приступили к еде. Захрустели брокколи, словно два динозавра папоротником.
– Мы, актеры, не можем быть нормальными людьми, – произнес Генри. – Кто это сказал? Не я же это придумал.
– Я не актер, – возразил Тоби. – Во всяком случае, пока нет.
– Актер, актер, – настаивал Генри. – Мальчик станет мужем. Хотеть значит мочь. И так далее. Впрочем, актеры не так уж отличаются от всех прочих… Тот, кто сказал это, сморозил глупость. Может, в далеком прошлом, когда все «нормальные» люди были набожны и добры, актеры казались чудовищами эгоизма и тщеславия? Тогда мы отличались от всего человечества. А теперь кто не эгоцентрик? Все, кому не лень, работают на публику. Дилетанты!
Генри нес чушь, только бы слышать свой голос, заполнить паузу. В прошлый раз говорил Тоби. Похоже, мальчик не в настроении, молчит, как убитый.
– Ты настоящий актер, – подбодрил его Генри. – Я чувствую в тебе эту великую потребность. Творческий голод. И ты стараешься отточить ремесло. Ремесло – вот что отличает профессионального нарциссиста от любителя.
Тоби тяжело вздохнул.
– Я сегодня виделся с Калебом. С моим бывшим.
– Да? – Подцепив клецку, Генри обмакнул ее в соевый соус.
– У меня там остались кое-какие вещи. Ходил за ними. Генри положил клецку в рот.
– И он был так добр к тебе, – пробормотал он, жуя. – И любовь вспыхнула с новой силой.
– Нет. Он вел себя просто ужасно. Небрежно, свысока. Будто я ему никто. Но я тоже… я сказал много лишнего.
– Например?
– У него был друг, который умер от СПИДа. Шесть лет назад. Калеб все еще любит его. Невозможно состязаться с мертвецом. Мертвые становятся совершенством.
– Верно. – Генри забыл о покойном друге Дойла. Впрочем, он сомневался, чтобы вдовец горевал до сих пор – в его-то возрасте.
– Я сказал ему, что он любит покойника, потому что не умел любить его при жизни. Когда Бен болел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108