Нет, поставил ногу на ступеньку лестницы, подтянулся выше.
– Далеко пошел? – Генри ухватил его за пояс.
– На крышу, – буркнул через плечо Тоби. – Прочь с этой подлой вечеринки!
– Можно мне с тобой?
– Пожалуйста, – с усталым вздохом согласился Тоби.
Подъем по пожарной лестнице позволял любоваться колыханием тяжелых окороков, затянутых в ткань цвета хаки. Над крышей была еще одна крыша, крытый толем навес над террасой, довольно тонкий, зато здесь, едва отступишь вглубь от края, превращаешься в невидимку.
– Мое место, – поделился Тоби. – Я прятался здесь, когда жил у Калеба. Если мне хотелось побыть одному. – Он заполз в темноту и уселся.
Генри оставался на ногах. Гости внизу увлечены беседой, никто не посмотрит наверх. Его не заметят. Терраса была похожа на кишащий защитниками крепостной вал, на мост в стиле короля Людвига, переброшенный на невероятной высоте через отвесное ущелье среди нависающих небоскребов. Со всех сторон их окружали зрячие, с окнами, горы. В большинстве окон уже погас свет – было заполночь, – лишь кое-где мерцал телевизор. Перед входом в замок ущелье сужалось, смыкаясь над погруженным в непроглядную тьму Двором, а затем распахивалось в широкую и шумную долину улицы, где сновали крошечные фигурки пешеходов. «Виллидж Сигарз», гласили крупные красные буквы вывески. Повыше висели две афиши, одна из них – пестрый плакат «Тома и Джерри».
– Тоже мне, вечеринка! – фыркнул Тоби. – Ну и народ! Видел ты тут хоть одного настоящего художника? Нет. Им бы всем только трахаться.
– Мальчик мой, – попытался наставить его на путь истинный Генри, – все мы ищем любовных утех. Глупо негодовать по этому поводу.
Тоби не слушал. Его больше волновало другое:
– Он не захотел посмотреть наш спектакль. Глядит сквозь меня. Словно я для него – никто.
Генри аккуратно подогнул ноги и сел рядом с Тоби. Сидели они не на толе, а на волокнистых ковриках из синтетики, похожих на автомобильные.
– Я понимаю, как тебе больно, – заговорил он, стараясь не выходить из роли славного парня. – Но у тебя есть я.
Подумать только, он готов служить этому эгоцентричному, влюбленному в любовь юнцу. Втрескался в Тоби, но платонически, больше от скуки. На мальчика отрадно смотреть. Трогать необязательно. Ну, не совсем так. Но смотреть очень приятно. Глаза уже привыкли к темноте.
– Почему он больше не любит меня? Любил же раньше. Я это знаю. Голубые – они все такие. Поверхностные, пустые. Непостоянная у них любовь. Теперь он даже не ревнует. Не способен на сильные эмоции.
Его зацикленность на одной теме начинала уже надоедать Льюсу. Тоже мне! Сидит на крыше рядом с великим шекспировским актером – ведь так отзываются о нем критики? – в скором времени – кинозвездой, и страдает по плоскозадому драматургу, который прячется где-то внизу.
– Есть предложение, – заговорил Генри. – Есть способ заставить нашего приятеля как следует поревновать.
Тоби задумался на минуту, но потом фыркнул и покачал головой.
– Забудь. Ты вовсе не о том думаешь, как заставить его ревновать – ты просто хочешь трахаться.
– До чего же ты проницателен, Тоби. До чего умен.
– Мы же собирались остаться друзьями!
– Это по-дружески.
– Ты используешь меня!
– А ты – меня. Но я не против, – поспешил он добавить. – Меня это забавляет. Это мне даже льстит. Но должен признаться, – он решил быть откровенным до конца, – что твое морализаторство, право же, утомительно. Я был с тобой честен. Обращался с тобой, как с равным. Но хотелось бы видеть взаимность. Взять хоть ту ночь: я делал для тебя все, исполнял любую просьбу, тут потрогать, там погладить, сосал, пока не посинел. А ты хоть что-нибудь сделал для меня? Да ни хрена! – Не в том дело и не об этом сейчас надо говорить. – Все мы любим молодых, – продолжал он. – Их энергию, красоту, надежду. Будущее. Свет и воздух. Но ты слишком самонадеян, Тоби. Ты так уверен, что юность и красота ставят тебя выше вполне успешного старого актера? Меня это уже начинает раздражать.
– Что ты говоришь, Генри? Ты сердишься, потому что той ночью я не… не ответил… – Он не мог даже выговорить страшное слово.
– Нет! Не в минете дело. В чем-то большем. В том, что стоит за этим.
Тоби помолчал.
– Я бываю эгоистичен, – согласился он. – Ты уж прости, Генри. Но ведь это доказывает, как сильно я его люблю, верно? Вот почему я плохо обращаюсь с другими.
Генри скрестил руки на груди, а то как бы не врезать заносчивому мальчишке.
– Не в этом дело. Ты мог бы проявить уважение.
– Хорошо, хорошо. Я все исправлю. Откинься на спину.
– Что такое?
– Я готов проявить уважение. Ответить взаимностью.
Генри не успел ничего возразить, объяснить, что не секса ему надобно – Тоби уже опустился на четвереньки и поцеловал его в губы.
Медленный, теплый, вполне дружеский поцелуй. Чудесный поцелуй, без рук, тесное переплетение языков, как в пятнадцать лет, когда обжимался за сценой с любимым другом, Пролазой Доджером, не зная, какая сила таится в поцелуе, как далеко это заведет.
Тоби прервал поцелуй.
– Да? Хорошо? Прошу тебя. – Он торопливо расстегивал молнию в штанах Генри. – Мне от этого станет лучше. – Он выпустил на волю набрякший член. – Ложись. Устраивайся поудобнее.
Генри откинулся, прислонившись головой к ступеньке. Снизу доносились громкие голоса гостей. Если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице, придется изогнуть шею, чтобы его разглядеть. Он приподнялся на локтях, наблюдая за Тоби.
Это был акт не любви, а покаяния. Генри даже не достиг полной эрекции. И работал Тоби не слишком хорошо, чересчур широко раскрывал рот, словно боялся проглотить грязь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108