Я призадумался, что обо мне подумает Мисси, когда я, в конце концов, вернусь домой. Всему этому должен быть какой-то конец, после чего все начнется сначала. Засыпая, услышал ее шепот: «Знаю, Рей, знаю», а потом свой собственный ответ: «Теперь я совсем одинокий Рей».
23
Как я уже говорил, Мисси иногда выдумывала истории, в которых я был прославленной кинозвездой. Рассказывала, как прихожу на великосветский прием и все просят у меня автограф. Я ложился спать, и рассказы мелькали в голове, как кино.
Теперь я в Лос-Анджелесе, и кино, наконец, начинается. Не самое лучшее, черт побери. Герой упорно идет не по той улице. Ему кричат: «Эй, ослиная задница, сверни на другую!», а он никак не одумается. Причем он это я.
Сейчас я просто Рей. Обглоданный до костей. Если воткнуть в песок кость ноги, а остальной скелет выпрямить, он скоро упадет. Поэтому мне долго не выстоять.
Первым делом беру такси до самого конца бульвара Сансет, как объясняла Мисси. Еду в отель в Санта-Монике, где Мисси забронировала на три дня номер.
Вскоре лечу в водовороте огней. Обрамлявшие улицу пальмы вполне могли бы быть моими ногами. Господи боже, я стоял бы высоко над городом.
Шофер мало чего говорил. Наверное, тысячу раз видел, как крутится эта самая улица старой кинопленкой.
Люди в других машинах существуют только для меня, чтоб я видел, как по бульвару Сансет едут машины. Иначе водители сидели бы дома, смотрели телевизор, дымили бы пистолетами вместе со стариком Томом, придурком из поезда. Том ехал в поезде, чтобы я понял, что это целиком и полностью моя история, точно такая, как я ее вижу, изнутри и снаружи. Остолоп научил меня многому. Обезьяна видит и обезьянничает.
Завтра большой день – день рождения мамы. Вертолеты летают над городом, освещают улицы прожекторами. То и дело проезжают полицейские машины, сопровождают меня. Темнеет, звезды выстраиваются в салюте, луна мне светит прожектором.
– Нельзя ли опустить стекла? – спрашиваю я.
– Сейчас ты хозяин.
Тяжести и унижения, которые я ношу с собой, начинают развеиваться, испаряться.
– Будешь меня упрекать после того, как он чуть не переехал меня в пикапе? Все прошедшие годы без конца напоминаешь. Изумруд цвета воды. Последнее счастье, которое выпало перед началом сплошных бед. Ты не можешь поехать и все наладить, никто не может. Знаю, ты меня считаешь ужасной, виноватой во всех семейных бедах. Это не так, поэтому прекрати мне внушать эту мысль. Не я сделала Рея таким, какой он есть. Это сделал Бог.
– Что ты там бормочешь? – спрашивает таксист. – Сам знаю, куда ехать. Другой дороги нет.
– Наверняка есть тысяча. Сто тысяч.
– Думаешь? – Он почесал подбородок. – Ну, если есть, то покажи кратчайшую.
– Спешить некуда.
– Впервые слышу.
– Пожалуй, мне надо о многом подумать.
Шофер закурил.
– Если хочешь к подружке приклеиться, не тот город выбрал.
– Я не здешний.
– Не мели чушь собачью. Сейчас в воздухе тысячи хреновых самолетов везут людей отсюда туда, откуда они прибыли.
– Скоро и я полечу.
– Ну, счастливо. Вот твой отель. Надеюсь, найдешь свою девушку. Только если хочешь ее удержать, забирай с собой. Таков мой совет.
Внутри отель залит золотым светом. Мужчины в униформе готовы исполнить любое мое желание. Приветствуют:
– Слушаю, сэр! Спасибо, сэр. Сюда, сэр, – несут багаж в номер.
Лежу в постели, которая погрузила меня в себя. Ночь готовит меня к утру. В бумажнике лежат указания, как пройти на кладбище, как найти могилу, ждут, чтобы их развернули. Мне сообщили, что солнце встает в семь. Заказано такси, которое за мной заедет, высадит у кладбища, и я пойду к могиле на восходе солнца.
По прогнозу на завтрашний день температура должна составлять где-то около 55 градусов, небо безоблачное, целиком голубое. Я заснул во время одиннадцатичасовых новостей. Никаких сообщений о моем прибытии. Иначе на кладбище хлынут зеваки. Мысленно пометил завтра вечером позвонить на телевидение, сказать спасибо.
Проснулся, повернулся, увидел на электронных часах 3:13. По обеим сторонам от меня сидят Стиль и Правильный. Правильный прикладывает мне ко лбу полотенце.
– Догадываешься, чье это полотенце? – спросил он.
– Призрака, – сказал Стиль. – Пот и слезы мертвеца. Забавно, что они остаются после покойника, вроде перечня так и несделанных дел.
– Я думал, вы оба навсегда исчезли.
Стиль забрал полотенце у Правильного и сказал:
– Ну, слушай. Мы с Правильным решили, что тебе надо с нами, так сказать, воссоединиться. Только на один этот раз.
– На этот раз у нас обоих один совет.
– Какой?
– Если не можешь слушать самого себя, – сказал Стиль, – и никого другого, чего тогда надо слушать?
– Помнишь, что говорил? – спросил Правильный. – Тучи достают головой до неба, дождь вечно падает на землю, а где-то посередине находится воздух.
– Ну и что?
– Воздух, – прошептали оба. – Вввввоззззздуххххххх.
Даже в предрассветных сумерках вижу кладбищенскую траву, подстриженную идеальными шахматными квадратиками, зелеными и еще зеленее, влажную от росы, башмаки намокли, воздух чистый, прохладный, самолеты над головой уже везут домой тех, кто здесь чужой, как я в данный момент.
Иду прямо к розовой полоске света на небе. Идти далеко, она похоронена в самом конце огромного кладбища, где хоронят умерших, не успевших добраться до дома из этого города, место их жительства постоянно ширится, пока не наступит день, когда тела придется класть штабелями, как они жили при жизни в многоквартирных домах, друг над другом, друг под другом и рядом дверь в дверь, ничего друг о друге не зная, только кто когда въехал и – на этот раз – что никто уже не выедет… если чего-нибудь не случится со всем кладбищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48