-- Он покусал костяшки руки и оглянулся на Гнушке.-- Как ты считаешь, Генрих? -Гнушке вздохнул.
-- Вот вы оба завтра пойдете к нему,-- заговорил опять Антон Петрович.-- Условьтесь о месте и так дальше. Он мне не дал своей карточки. По закону он должен был мне дать свою карточку. Я ему бросил перчатку.
-- Вы поступаете, как благородный и смелый человек,-вдруг оживился Гнушке.-- По странному совпадению, я несколько знаком с этим делом. Один мой кузен был тоже убит на дуэли.
"Почему-- тоже?-- тоскливо подумал Антон Петрович.-Неужели это предзнаменование?" Митюшин отпил из чашки и бодро сказал:
-- Как другу -- не могу отказать. Утром пойдем к господину Бергу.
Насчет германских законов,-- сказал Гнушке.__ Если вы его убьете, то вас посадят на несколько лет в тюрьму; если же вы будете убиты, то вас не тронут.
-- Я все это учел,-- кивнул Антон Петрович. И потом появилась опять прекрасная самопишущая ручка, черная блестящая ручка с золотым нежным пером, которое в обычное время, как бархатное, скользило по бумаге, но теперь рука у Антона Петровича дрожала, теперь, как палуба, ходил стол... На листе почтовой бумаги, данном ему Митюшиным, Антон Петрович написал Бергу письмо, трижды назвал Берга подлецом и кончил бессильной фразой: один из нас должен погибнуть.
И потом он зарыдал, и Гнушке, цокая языком, вытирал ему лицо большим платком в красных квадратах, и Митюшин показывал на шахматную доску, глубокомысленно повторяя: "Вот ты его, как этого короля -- мат в три хода и никаких гвоздей". И Антон Петрович всхлипывал, слабо отклоняясь от дружеских гнушкиных рук, и повторял с детскими интонациями: "Я ее так любил, так любил". И рассветало.
-- Значит, в девять часов вы будете у него,-- сказал Антон Петрович и пошатываясь встал со стула.
-- Через пять часов мы будем у него,-- как эхо, отозвался Гнушке.
-- Успеем выспаться,-- сказал Митюшин. Антон Петрович разгладил свою шляпу, на которой все время сидел, поймал руку Митюшина, подержал ее, поднял и почему-то прижал ее к своди щеке.
-- Ну что ты, ну что ты,-- забормотал Митюшин и, как давеча, обратился к спящей даме:-- Наш друг уходит, Анна Никаноровна.
На этот раз она шелохнулась, вздрогнула спросонья, тяжеловато повернулась. У нее было полное мятое лицо с раскосыми, чересчур подведенными глазами. "Вы бы, господа, больше не пили",-- спокойно сказала она и опять повернулась к стене.
Антон Петрович нашел на углу сонный таксомотор, который, как дух, понес его через пустыни светающего города и уснул у его двери. В передней он встретил горничную Эльсбет: она, разинув рот, недобрыми глазами посмотрела на него, хотела что-то сказать, но раздумала и, шлепая ночными туфлями, пошла по коридору.
-- Постойте,-- сказал Антон Петрович.-- Моя жена уехала?
-- Это стыд,-- внушительно проговорила горничная,-- это сумасшедший дом. Тащить ночью сундуки, все перевернуть. __ Я вас спрашиваю, уехала ли моя жена -- тонким голосом закричал Антон Петрович.
-- Уехала,-- угрюмо ответила Эльсбет. Антон Петрович прошел в гостиную. Он решил спать там. В спальне, конечно, нельзя. Он зажег свет, лег на кушетку и накрылся пальто. Почему-то было неуютно кисти левой руки. Ах, конечно, часы. Он снял их, завел, да еще при этом подумал: "удивительная вещь, этот человек сохраняет полное хладнокровие. Он даже не забывает завести часы. Это хорошо". И сразу, так как он был еще пьян, огромные ровные волны закачали его, ухнуло, поднялось, ухнуло, поднялось и стало сильно тошнить. Он привстал... большая медная пепельница... скорей... И так скинуло с души, что в паху закололо... и все мимо, мимо. Он заснул тотчас: одна нога в сером гетре свисала с кушетки и свет (который он совсем забыл выключить) бледным лоском обливал его потный лоб.
2
Митюшин был скандалист и пьяница. Он черт знает что мог натворить-- этак с бухты-барахты. Бесстрашный человек. И, помнится, рассказывали о каком-то его приятеле, что он, в пику почтовому ведомству, бросал зажженные спички в почтовый ящик. И говорили, что у этого приятеля прегнусная фамилия. Так что вполне возможно, что это был Гнушке. А, собственно говоря, Антоны Петрович зашел к Митюшину просто так, чтобы спокойно посидеть, может быть, даже поспать у него, а то дома было слишком тошно. И ни с того, ни с сего... Нет, конечно, Берга полагается убить, но сначала нужно было хорошенько все продумать и, если выбирать секундантов, то уж, во всяком случае, порядочных людей, В общем, вышло безобразие, Все вышло безобразно. Начиная с перчатки и кончая пепельницей. Но теперь, конечно, ничего не поделаешь, нужно эту чашу испить до дна...
Он пошарил под диваном, куда закатились часы. Одиннадцать. Митюшин и Гнушке уже побывали у Берга. Вдруг какая-то приятная мысль проскользнула среди других, растолкала их, пропала опять. Что это было? Ага, конечно! Ведь они были пьяны вчера, и он был пьян. Они, вероятно, проспали, а потом очухались, подумали: вздор, так спьяну болтал. Но приятная мысль скользнула и исчезла. Все равно, дело начато, вчерашнее придется им повторить. Странно все же, что они до сих пор не показались. Дуэль. Здорово это звучит: дуэль. У меня дуэль. Я стреляюсь. Поединок. Дуэль. "Дуэль" -- лучше. Он встал, заметил, что штаны страшно измяты. Пепельница была убрана. Очевидно, Эльсбет заходила, пока он спал. Как это неловко. Нужно пойти посмотреть, что делается в спальне. О жене он забыл, он должен забыть. Жены нет. Жены никогда не было. Все это прошло. Антон Петрович глубоко вздохнул и открыл дверь спальни. В углу стояла горничная и совала мятую газетную бумагу в мусорную корзину.
-- Принесите мне, пожалуйста, кофе,-- сказал он и подошел к туалетному столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9