Люси – настоящий ангел – заправила ее чернилами. Я верю в приметы. Это знамение. Кто-то наверху отгадал. Я должен писать книгу этой ручкой…
Вернувшись домой, я нежно нажимаю на перо. Капают чернила. Пишу: Матильда, дорогая Матильда, кожа, плоть, шкура… Я вожу пером по бумаге. Какое счастье! Вот уже двадцать лет, как я не делал этого. Давным-давно, когда я был в начальной школе, я мечтал перейти в шестой, чтобы писать шариковой ручкой.
Звоню Габи, он еще не спит.
– Ты помнишь о компьютере?
– Да.
– Можешь отменить заказ.
– Ты меня разбудил только ради этого?
– Но ты же не спал…
– Это еще не повод, я мог бы…
Он швыряет трубку, бормоча:
– Ты не можешь без дурачеств. Книги сегодня печатаются на КОМ-ПЬЮ-ТЕ-РЕ.
– Давай, вещай дальше…
Матильда в своей рамке считает так же, как и я.
III
Лена спит. Убираю затекшую руку из-под ее головы. Слежу за цифрами на кварцевых часах. Шесть часов семнадцать минут. Сажусь за стол. Даже не выпив кофе, достаю свою новую ручку и ставлю дату в правом верхнем углу. В середине, красиво выведя заглавные буквы у «Дорогой» и «Мадам», пишу Матильде утреннее послание:
Дорогая Мадам,
я пишу о вас книгу. Эта мысль может показаться вам странной, но это так. Проще всего нам было бы встретиться и поговорить. Но поскольку нас разделяют высокие стены, мы можем общаться только с помощью бумаги. Я еще не решил, какой будет моя книга. Знаю только, что это будет книга о вас, немного об Эмиле, о вашем втором муже Марселе и о ваших любовниках. Сегодня я хотел бы задать только один вопрос: «Кто вы?…»
Как закончить? Мое письмо будет прочитано судьей и директором тюрьмы. Не следует быть ни фамильярным, ни моралистом. Пока я размышляю, просыпается Лена и зовет меня. Целую ее в лоб.
– Все лучше, чем ничего.
Губы у нее теплые, но я не думаю об этом. Рассказываю ей про вечер. Показываю ручку. Она усмехается:
– Да она ничего не стоит, эта твоя ручка.
– Нет. Это знак судьбы. Ты же знаешь, что я не умею печатать на машинке, я просто в безвыходном положении. И вдруг мне преподносят подарок – перьевую ручку. Это не может быть случайностью.
– Ты что, напился? Иди в постель, здесь тепло.
– Не могу, я как раз пишу письмо.
Минут через двадцать Лена заходит ко мне в кабинет с чашкой дымящегося кофе в руке. Чувствую ее спиной. Ее духи, тепло ее тела. Она гладит мне волосы:
– Хочешь?
– Нет, я уже пил, спасибо.
– "Я могу взять машину?
– Угу.
– Ты поменял шины?
– Нет.
– Господи, это невозможно! Ты ни о чем не думаешь. Мне все уже осточертело. Ты слушаешь, когда с тобой разговаривают?
– Да, извини.
Выходит, хлопнув дверью. Слышу, как она гремит тарелками. Включает телевизор и пылесос. Его рычание невыносимо. Я врываюсь, чтобы разругаться. Но, увидев ее со спины в моей полосатой пижамной куртке, не могу даже повысить голос. Так она красива. Наклоняется, ее округлые бедра играют со мной в прятки. Она поднимается – полосатая ткань спускается ниже бедер. Наклоняется, поднимается, наклоняется… Между нами сейчас не все гладко. Все хуже и хуже. С тех пор, как я повесил портрет Матильды в своем кабинете. Много работаю, Лена скучает. Она все больше отдаляется от меня. Приближаюсь к ней, она оборачивается:
– Не прикасайся ко мне! – Ее большие глаза пышут гневом. – Ты знаешь, сколько времени между нами ничего не было?
Мне трудно назвать точную цифру.
– Вот уже четыре недели, как ты не прикасался ко мне. А сейчас вдруг решил и думаешь, что я тут же раздвину ноги?
Не реагирую. Она слишком взвинчена. Губы дрожат, волосы растрепаны. Бросает пылесос. Я подбираю, бормочу:
– Он тут ни при чем.
Она кричит, дает мне оплеуху. Ничего не могу понять.
– Лена, ради Бога, остановись! Ненормальная!
Рыдая, она выскакивает из комнаты. Снова хлопает дверью.
– Ну прости меня, – шепчу ей.
Не слышит. Дверь ее комнаты закрыта на ключ. Стучусь.
– Лена, успокойся, все уладится. Пойдем сегодня в ресторан.
– Отстань, мне все надоело. Ты что, не понимаешь? Мы уже не любим друг друга! Ты даже не смотришь на меня. Думаешь только о своей книге. Я так больше не могу. Я ухожу.
– Лена, нет! Останься! Открой, прошу тебя. Я постараюсь.
Сажусь спиной к двери. Молча сижу так час. Иногда я слышу всхлипывания, шуршание простыней. Пытаюсь представить себе жизнь без нее. Не получается. Ищу в куче компакт-дисков альбом Чета Бакера «Прикосновение твоих губ». Лена обожает Чета Бакера. Я включаю цепь «Б». Поясню. Я установил специальную систему, это моя гордость. Чтобы музыка была слышна по всей квартире, я расширил отверстие для телефонного провода в стене между гостиной и кабинетом и сделал проводку. То же самое протащил в ванную комнату и спальню. Я всюду поставил динамики. И окрестил это «чудесной цепью Б».
– Лена, прекрати, надо поговорить. Открой.
– Оставь меня в покое.
Она уже говорит, это хорошо. Перечитываю письмо к Матильде. Я всегда иду до конца. Включаю телевизор. Диктор объявляет о смерти журналиста: несчастный случай, при прыжке не раскрылся парашют. Прислушиваюсь.
«Этьен Дьякетти был настоящим профессионалом. Именно он раскрыл дело Флобера, что принесло ему премию Нестора Комбена…», – излагает лысый со слезами в голосе.
Я никак не могу в это поверить. Этьен! В каждый свой приезд он заходил ко мне повидаться. Он был старше меня на двадцать лет и свято верил в свою работу. У меня всегда было полно вопросов к нему. А у него были ответы. Всегда. Каждый раз он был замешан в какой-нибудь истории, всегда очень сложной. Истории, где тайные общества нарушают законы, где обнаруживают шпионов, какую-нибудь могущественную тень министра или кого-то еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48