Хочу спросить, не является ли она ему иногда по ночам? Уверен, что она волнует его больше, чем он хочет показать. Пристаю к нему:
– А потом вы так и не нашли улик?
– Мы нашли в багажнике машины Матильды электрическую бетонорезку, взятую напрокат накануне исчезновения Эмиля. Матильда заявила в прокате, что потеряла ее и даже оплатила стоимость.
– Были следы крови внутри?
– Мы не уверены. Эксперты говорили о каких-то остатках. Были какие-то крошки в моторе. Но это могло быть что угодно. Кроме того, мы заметили, что бетонорезка была демонтирована, тщательно вымыта, деталь за деталью, и вновь собрана: две гайки оказались ржавыми изнутри.
– А потом, целых пять лет, вы пытались объединить все это, чтобы доказать виновность Матильды?
– Не совсем так. Сначала я просто давал ей выговориться, не перебивая. А потом проверял все, что она говорила.
– У вас были проблемы с полицией?
– Сначала да, полиция давила на нас, чтобы мы быстрее закрыли дело. Но потом все быстро уладилось. Я им показал, кто настоящий хозяин.
Жименез пожимает плечами. Чтобы пять лет тянуть с Матильдой, надо быть таким же маньяком, как и она. Я представляю их друг напротив друга… Жименез нервно теребит подтяжки и тянется за сигаретами. Он рано встал и не сомкнул глаз ночью. Сейчас он ждет Матильду. Думает, как, наконец, загнать ее в угол. Она так долго морочит ему голову. Итак, представим. В дверь стучат…
– Мадам Виссембург? Прошу вас, входите. Можете снять с нее наручники…
Матильда входит. Губы поджаты, спина сгорблена. Сегодня она решила поиграть в бедную старушку.
– Господин следователь, вы меня так рано подняли, ну совсем никакого сострадания к моему возрасту.
Матильда садится на самый краешек стула и улыбается. Она на ногах с четырех часов утра. Подняла всех девок в камере, пока готовилась. Каждый раз она прихорашивается перед допросом. Бигуди, макияж, новое платье. Она думает не только о судьях, но и о фотографах, телекамерах. Она не хочет краснеть, когда будет просматривать вечерние газеты.
– Эй, вы меня слушаете? – спрашивает следователь.
– Простите, я задумался.
Жименез продолжает. Я делаю кое-какие заметки. Так, правила игры. Я бы хотел прервать его. Я хочу, чтобы он говорил действительно о Матильде, о ее преступлении.
– Я работал с инспекторами Эррера и Конти, – продолжает Жименез. – Они осуществляли слежку, прослушивание, обыск и проверку банковских счетов. Они даже перерыли грязь в канале, чтобы найти диски от бетонорезки, и копались на свалке, чтобы найти останки трупа.
– А Матильда?
– Она очень старалась, чтобы ее рассказ соответствовал собранным свидетельствам. Она меняла часы, даты, алиби. Надо было постоянно следить за ней…
Я сгораю от желания прочитать первый протокол допроса Матильды. Жименез, кажется, в хорошем настроении.
– Не могли бы вы показать мне один экземпляр протокола допроса? – произношу наконец с рассеянным видом.
Я мог бы у него попросить назвать имя победителя этапа в Турмале в 1977 году, или тысячу франков, или его велосипед, но не протокол допроса Матильды. Нет. Впрочем, как и никто другой. Мой ничего не значащий вид ему не нравится. Между нами возникает необъяснимая неприязнь.
– Вы уверены, что Матильда совершила все, в чем ее обвиняют? – спрашиваю только ради того, чтобы прервать паузу.
– Что все? – раздражается Жименез.
– Все: ее фиктивный брак, любовники, отравления лекарствами, фальшивые документы и завещание, парики и вымышленные имена, и, наконец, расчленение трупа?
– Если вы до сих пор еще этого не поняли, то, видимо, только потому, что спали, – перебивает меня Жименез.
Он сердится. Не осмеливается назвать меня кретином или идиотом. Но это как раз то, что он обо мне думает. Улыбается.
– У вас, наверное, много работы, – говорю я.
– Да, есть немного.
Он уткнул нос в бумаги, делая какие-то пометки.
– Как вы думаете, почему она это совершила? – спрашиваю я, направляясь к выходу.
– Ревность, мсье. Ревность.
Несколько секунд стою в раздумье.
– Матильда никогда не является вам по ночам? – спрашиваю, держась за ручку двери.
Жименез смотрит на меня изучающе.
– Нет, а вам?
– Мне – да.
В коридоре сталкиваюсь с секретарем. Он тащит целую стопку протоколов, поверх которых громоздятся старые номера газеты «Мируар де Сиклизм». Он чересчур жестикулирует, протоколы разлетаются, и один лист падает к моим ногам. Поднимаю его. Перечень запасов оружия, которые полицейские обнаружили в комнате Матильды. Читаю:
«Три ружья 22-го калибра с длинным стволом, пневматический пистолет, сотня патронов, заряженный полуавтоматический карабин, два сигнальных пистолета, оптический прицел, три пистолета с глушителем, десяток пачек динамита».
– Значит, ревность, говоришь?
Приехав к себе, звоню инспектору Эррера. Я знаком с ним по работе в разделе хроники «Репюбликен».
– Не могли бы мы встретиться? – прошу его.
– Нет, у нас очень строгие указания на этот счет. Из-за бардака, в какой превратили адвокаты это дело, мы решили провести закрытый процесс.
Слышу странный шум в трубке.
– Алло, мсье Эррера…
Повесил трубку. Противный день. Кормлю рыбок. Рассматриваю бутылку водки в холодильнике. Заманчиво… Иду в бар «Тамтам». Это рядом. В голове стучит: «Ленынет, Ленынет, Ленынет». Как удары в барабан.
В баре темно. Освещена только стойка. Заказываю лимонад. Джамила строит удивленную гримасу.
– Ты не болен?
– Нет, я решил завязать после того, как врачи сказали мне, что у меня триглицериды.
– Три… что?
– Ничего, такие штуки в крови, которые есть и в виски.
Этого объяснения ей вполне достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48