Так захотелось, что я спрыгнул с подоконника, на ходу скинул рубашку и ботинки и бросился к двери.
Дождь был теплый. Вернее, его первые удары все же были неожиданными и холодными. Но это лишь вначале. А потом он стал теплым.
Я пробежал до ворот и обратно.
У стены, где была моя надпись, я остановился. На мокрой, потемневшей стене надпись выделялась не так сильно. Я провел пальцем по букве «Т» и увидел, что она стирается. Тогда я стал тереть сильнее, и буква почти совсем пропала. Под ногами я подобрал кусочек стекла, с его помощью работа пошла куда быстрее. Я соскоблил всю надпись, постоял еще немного под дождем и вернулся домой.
Переодевшись, я снова сел на подоконник. Дождь кончался.
Он уже не колотил яростно, а, израсходован, видимо, все свои силы, продолжал накрапывать так лишь, из упрямства.
По проводам бежали капли. Они наталкивались одна на другую, бежали, срывались вниз, но их место занимали новые – и бежали, бежали, чтобы столкнуться и также упасть на землю.
Когда зажглись огни, улицы еще были мокры. Огни отражались на мостовых и тротуарах. Это было очень красиво. Я люблю, когда вечером блестят улицы.
И уже совсем поздно, когда пришли родители и отругали меня за распухший нос (сказал, что бежал по лестнице и споткнулся), раздался вдруг звонок. Я открыл дверь и увидел Витальку.
– Заходи.
– Нет, лучше ты выйди, – сказал он тихо и поманил меня рукой.
Прикрыв дверь, я вышел на лестничную площадку.
– Ты что?
– Знаешь, – зашептал Виталька, – я ходил в гастроном, уже после дождя, и встретил там Ру… Таньку. Нам за маслом вместе пришлось стоять. – Он помолчал.
– Ну и что? – спросил я, тоже подождав.
– Так я ей, знаешь, рассказал, что ты с Чикиряем из-за нее дрался.
«А она что?» – хотел я спросить, но утерпел.
– Вначале не поверила, – продолжал Виталька, – а потом говорит: «Молодец какой! Так, – говорит, – можешь ему и передать». Ну ладно, я побегу. Пока. – И он ушел.
Вернувшись, я взялся было за «Кон-Тики». Но не читалось. Я думал о Тане. Может, я зря стер надпись? Может, «Таня + Эдик» все-таки что-то значит?
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Нас часто стали видеть втроем: меня, Таню и Витальку. Во дворе уже не кричали: «Русалка, Русалка!»
Только маленький Костик еще досаждал нам. Завидев меня, он садился на корточки где-нибудь поближе к своему подъезду и начинал вопить:
– Тили-тили-тесто, тили-тили-тесто…
Потом он стал кричать это же Витальке, потому что приметил, как Виталька стоял и разговаривал с Таней.
Когда же он увидел нас сразу троих – мы как раз шли в кино, – он по привычке лишь крикнул: «Тили-тили!» – и запнулся. «Жених» уже никак не получался. Это сообразил даже Костик. От растерянности он забыл отбежать к своему подъезду, и тут-то мы его поймали.
– Значит, «тили-тили»? – спросил его Виталька. Костик молчал.
– А если но кумполу? – произнес я и слегка поворошил волосы на его голове.
Костик поморщился. По кумполу он не хотел.
Я, конечно, тоже не хотел воздействовать на Костика таким образом. Но что делать с этим шпингалетом, мы не знали. Отпустить? Он тут же отбежит к подъезду, сядет на корточки и заведет опять свое «тили-тили».
Костик, видимо, почувствовал нашу нерешительность. И если в первый момент он сжался, ожидая справедливого наказания, то теперь нагло посмотрел на нас и сказал:
– Сладили, да?
Мы рассмеялись, а потом Виталька так и спросил:
– Что же с ним делать?
– Может, мороженым накормить? – шепнул я Витальке.
– Зачем?
– Чтобы помалкивал.
– Вот еще! Потом от него не откупишься. Читал я где-то про такого типа.
Положение наше становилось все затруднительнее.
– А к нам в театр Бабу Ягу привезли, – неожиданно проговорила Таня. – Голодная сидит, два дня ничего не ела.
– Вот и хорошо, – подхватил Виталька. – Айда покормим. – И он принялся пристально рассматривать Костика. – Жирку у него не очень, но ведь она голодная?
– Голодная, – подтвердила Таня. – А таких крикунов она особенно любит.
– Баба Яга только в сказках бывает, – неуверенно произнес Костик и попробовал дернуться, но я держал его крепко.
– А нам и привезли ее для сказки, – обрадовалась Таня. – В театре будут сказку ставить. Никак Бабу Ягу не могли найти.
И тут я почувствовал, как задрожал Костик. Мне стало жаль мальчугана.
– Беги, – сказал я и отпустил его. Повторять ему не пришлось. Костика как ветром сдуло.
– Что ж ты? – накинулся на меня Виталька. – Все испортил. Сейчас бы такую хохму разыграли!
– Да он и так больше не будет, – попробовал я оправдаться.
– «Не будет, не будет»! – бубнил Виталька. – Вот посмотришь. Или тебе это нравится?
– Что нравится?
– Как он кричит.
– Ты что, совсем? – разозлился я.
Таня молчала. Но я видел, что и она не на моей стороне. Мне это было неприятно, только я не стал больше оправдываться. Пусть думают, что хотят. И в кино мне тоже расхотелось идти…
– Ладно, – проговорил я, – вы идите, а я погуляю. У меня что-то голова болит.
– Ну что ты, носопыркин, – сказала мне Таня. – До кинотеатра пройдемся, и перестанет. – Она улыбнулась.
– Нет, – заупрямился я, – не перестанет.
Я вовсе не обиделся за «носопыркина»: она несколько раз так говорила, пока я ходил с распухшим носом, и у нее это получалось не зло, а как-то мягко. Мне самому смешно делалось, но все же лучше бы сейчас она назвала меня по имени.
– Хороший фильм, – сказала Таня. – «Мужчина и женщина». Идем.
– Нет.
– Цветной, французский, – добавил Виталька.
– Нет, – покачал я головой.
– Ну как хочешь, – сказал Виталька. – Покеда.
Я думал, что они еще поуговаривают меня, но они повернулись и пошли. Я тоже поплел, только в другую сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51