Он припоминал какие-то маньчжурские телефонные номера и китайские адреса, он переодевался, пел цирковые песни, бил в барабаны, играл на флейте, заглатывал хрен банками и репу горами, шнырял в районе черного рынка в Мукдене в конце 1934-го, а потом еще раз, в 1935-м, выявлял несоответствия, вызывал из небытия облезлый реквизит и избитые приемы стареющего клоуна, который решил вдруг тряхнуть стариной и снова выйти на арену. Смеясь и рыдая, он под конец рассказал, как тридцать лет тому назад обнаружил, что Ламеро – глава работающей в Японии агентурной сети, сети настолько надежно законспирированной, что вплоть до Второй мировой войны она оставалась самой эффективной в Азии.
Эти сведения Герати получил случайно, просто заснув однажды на кладбище в Токио.
В то время он как раз собирался на материк, якобы для того, чтобы торговать там патентованными лекарственными средствами. На самом же деле он хотел приобрести порнографические фильмы, которые выгодно можно было купить в Шанхае. С тех пор как в Японии к власти пришли военные, подобные фильмы в стране перевелись, но ходили слухи, что спустя несколько лет после того, как японская армия захватила Маньчжурию, там была конфискована колоссальная партия порнографии, скорее всего, у какого-нибудь русского антрепренера из бывших белогвардейцев.
Герати пробил по своим каналам нужные связи, и его познакомили с молодым капралом японской армии, приехавшим в Токио на побывку; он работал киномехаником в части, расположенной неподалеку от Мукдена. Капрал, совсем еще мальчишка, сказал, что фильмы он ему достанет – за определенную сумму. Названная сумма оказалась намного больше, чем было у Герати.
В этом месте Герати как-то запутался. Прямого ответа от него добиться было невозможно, однако, судя по всему, деньги он просто украл.
Хуже того, он очень стыдился источника, из которого взял эти деньги. Он разрыдался, как ребенок, сидя перед Квином, и не желал говорить иначе, кроме как шепотом, настолько тихо, что Квин его совсем не слышал. Ему нужно взмолиться к святым, объяснил он. Квину потребовалось по меньшей мере полчаса, чтобы привести Герати в чувство и услышать продолжение.
Капрал и Герати договорились встретиться на кладбище в Токио, в одном из немногих мест, где японец и иностранец могли по-прежнему спокойно проворачивать нелегальные сделки. Герати должен был принести деньги, а капрал, в свою очередь, – сказать ему, где в Мукдене для него будут припрятаны пленки.
Герати окольными путями пробрался через кладбище к склепу, за которым встретился с капралом. Сделка состоялась, и капрал ушел. По дороге на кладбище Герати сильно напился, просто потому, что ему предстояло расплачиваться украденными деньгами. Вечер выдался теплый. Как только капрал ушел, Герати прислонился к стене склепа и расплакался. Минуту спустя он заснул, даже не присев на землю.
Прошло какое-то время. Он проснулся в холодном поту, не понимая, где он и как сюда попал. Спотыкаясь, он побрел между надгробиями и вдруг услышал человеческий голос – он тут же бросился наземь и затаился за могильной плитой. Он лежал на животе и в темноте не мог разглядеть ровным счетом ничего.
Вдруг облака расступились. Герати очень удивился, увидев того самого юношу, с которым только что встречался, – капрала из расквартированной под Мукденом воинской части. В руках у капрала был сверток с деньгами, которые Герати заплатил за фильмы. Мальчик явно протягивал кому-то сверток. Сверток исчез, капрал повернулся и спустил штаны. Он наклонился к надгробной плите, подставив худенькие ягодицы луне и прочим невидимым во тьме участникам этой второй за сегодняшнюю ночь сделки.
Высокий худой человек вышел из тени, возведя очи горе. Судя по лицу, это был европеец, к тому же в сутане священника. Ничего себе, подумал Герати, не каждую ночь такое увидишь.
Герати смотрел во все глаза. Только один человек в Азии отвечал всем этим признакам.
Ламеро набожно перекрестился, но за этим последовало совсем не то, чего ожидал Герати. Священник протянул руку и сделал молниеносное, отработанное движение, очень похожее на то, каким сам Герати обыкновенно отправлял в нос понюшку хрена. Рука отдернулась, капрал надел штаны и убежал.
Герати смотрел, как Ламеро упал на колени. Иезуит достал четки и прочел пятьдесят три «Аве» кряду, странным образом пропустив «Кредо» и «Отче наш». Облака заволокли небо так же неожиданно, как исчезли. В темноте Герати услышал, что священник запел литанию ко всем святым.
И снова рассказ Герати прервался. Ничего нельзя было разобрать – он всхлипывал, прятал лицо и что-то шептал себе под нос. Он признался, что увиденное вывело его из себя, но не объяснил почему.
Квин терялся в догадках. Может, все дело было в деньгах, которые Герати украл, а теперь их отдали кому-то другому? Да еще и человеку, которого он знал? Или в том, что человеком этим оказался отец Ламеро?
Что взбесило его – или кто? Капрал? Ламеро? Или жест отца Ламеро, как будто украденный у Герати?
А может быть, он сам?
Герати что-то шептал над своей миской репы. Он плакал. Он прятал покрытое рубцами лицо в складках шинели. И опять прошло некоторое время, прежде чем Квин уговорил его вернуться к рассказу.
Ярость, прошипел Герати. Всепоглощающее чувство гнева снизошло на меня.
Его первым желанием было подбежать и всыпать Ламеро по первое число, навалять ему от души по башке и по загривку, пока он стоит на коленях во тьме. Но, к счастью, с тех пор как он в последний раз слышал литанию от начала до конца, прошло много лет. Звуки латыни пробудили в нем ностальгические воспоминания о монотонных песнопениях в церкви его далекого детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96