В тот апрельский вечер мы собрались у Палладина Гриммова, труженика
гетероязычия. В течение часа мы обсуждали новый рассказ Кровского,
гроссмейстера фонетической архитектоники, затем перешли к последним
переводам Владимира Набакова, который гордился своей астральной дружбой с
Камоэнсом и по причине этой дружбы имел возможность переводить даже те
сонеты великого Луиса, которые поэт сжег в черновике, не опубликовав.
Часам к десяти мы устали, Захотелось расслабиться, послушать музыку и
выпить крепкого душистого чаю.
- Ребята, а чая-то в доме нет! - смущенно признался Ладик. Помимо
того, что Гриммов - новатор симплоки, он еще и прекрасный хозяин, и такого
подвоха с его стороны мы не ожидали.
Тут раздался голос Игоряши:
- Ч-чай? Ч-что же в-вы мн-не раньше н-не ск-сказали?
Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда большую черную
жестяную банку. На боку ее по сиреневому полю, заключенному в золотую
арабеску, шла надпись: "Jasmine Tea". Это был восхитительный чай "сучонг"
с лепестками жасмина - продукция старинной британской чайной фирмы
"Твиннинге". Банка содержала восемь унций чая и, конечно, не могла
поместиться во внутреннем кармане облегающего твидового пиджака.
Это был очередной трюк Игоряши.
Вскоре вскипел чайник, и вот уже перед каждым из нас стоит чашка с
янтарным напитком, источающим жасминное благоухание.
- Совсем недавно читал одну японскую книгу, - сказал Герард, сделав
первый глоток, - там мне встретилась восхитительная танка о чае. Если не
ошибаюсь, звучит она так:
Прозрачный вечер.
Пью чай под чистым небом.
В чашку бесшумно
Пал лепесток сакуры.
Ристалище запахов.
- Ошибка! - радостно воскликнул Игоряша. - Во второй строке не "под
чистым небом", а "под звонким небом".
Герард поперхнулся, обжегшись, и едва не выронил чашку.
- А ты откуда знаешь? - грозно спросил он, - эта книга только-только
вышла. У нас в секторе контрольный экземпляр.
- Знаю, - просто ответил Игоряша. - Это стихи поэта и каллиграфа
Нансея Кубори в переводах Льва Минца, под редакцией доктора исторических
наук С.А.Арутюнова. Сборник называется "120 танка, написанных в чайном
домике". Тираж десять тысяч. Книга иллюстрирована каллиграфическими
иероглифами автора.
Это был вызов Герарду Экудянову, прагматическому санкционеру, и он,
бедняга, поднял перчатку.
- Ну, мужики! Игоряша дает! "Мне за ним не угнаться, - произнес
Экудянов, хитро прищурившись, - С ним рядом я круглый ignoramus".
- Фраза из рассказа "Умник" ирландского писателя Шона О'Фаолейна, -
спокойно парировал Игоряша. - Рассказ опубликован в сборнике "Говорящие
деревья", вышедшем в 1971 году.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Такого от Игоряши не ожидал
никто. Точное знание в сочетании со сверхъестественной памятью, - да,
Герарду достался достойный соперник.
- "Запомни, Стокдейл, что ты ни с кем не имеешь права так
разговаривать", - гробовым голосом сказал Экудянов, вперив взгляд в
Игоряшу.
При чем здесь "Стокдейл", никто из нас не понял.
- "А что я сделал плохого? - улыбнулся Игоряша, акцентируя слова так,
что всем стало ясно: он догадался, о чем повел речь Герард, и подхватил
диалог из какой-то известной только им двоим книги. - Если я выразился не
очень любезно, поправьте меня, и я больше не буду так говорить."
- Ребята, это черт знает что! - вскричал Герард. - Игоряша цитирует
по памяти "Трудно быть сержантом" Мака Химена.
- Совершенно верно, - согласился Игоряша, - Страница 82, Воениздат,
1962 год, русский перевод Биндеман и Фадеевой, литературный редактор
Видуэцкая.
- Потрясающе! Попробуем еще, - Герард покраснел, на лбу его выступил
пот. - "Не унижай своей судьбы!"
Игоряша задумался.
- Ага! - воскликнул он и прищелкнул пальцами. - "Я хотел бы ее
победить".
- "Мысль - вот мое оружие".
- "Часто мое честолюбие сжигает мои мысли".
- "Ты обладаешь даром творчества. Чего тебе еще нужно?"
- "В другие времена я, быть может, смог бы завоевать материк".
- "Что в этом? Одна мелодия стоит целой провинции. Для нового образа
разве ты не пожертвовал бы властью?"
- "Жить полной жизнью, вот чего я хочу, а не жить одним лишь мозгом",
- глаза Игоряши горели. Поначалу он произносил фразы с трудом, будто
разбирая стершиеся письмена, что незримо вставали перед ним. Но постепенно
голос его окреп, а в интонациях зазвенел металл, словно он читал не чужой
текст, а высказывал собственные убеждения.
- "Мозг содержит в себе целый мир", - настаивал Герард. Он тоже вошел
в роль и даже поднялся с места, ощущая себя если не на подмостках сцены,
то, по крайней мере на диспуте схоластов.
- "А ты не можешь понять, ты аскет, - отвечал с презрением Игоряша, -
ты укротил свои желания, ты подчинил их себе".
- "И ты тоже укротишь их".
- "Не знаю, захочу ли я это сделать..."
Герард, опустошенный, рухнул на стул.
- Сдаюсь! - выдавил он. - знать сие на память просто невозможно, и
тем не менее Игоряша ни в одном слове не отошел от текста.
- Габриэле Д'Аннунцио, - провозгласил Игоряша. - "Огонь", в переводе
Барсовой. Первый том Полного собрания сочинений, издание Саблина, Москва,
1909 год.
Он тоже успокоился, перевел дыхание и пояснил:
- Герард, моя память не хуже твоей. Я знаю наизусть все твои тридцать
пять тысяч книг. И еще много других. Если хочешь, можем продолжить диалог
на языке оригинала...
- Не надо, - дернулся Экудянов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24