На Маринке были небесно-голубая футболка, кожаная юбка, и яхонтовые бусы.
А на мне — дедушкины семейные трусы, адаптированные для охоты на медведок, дедушкины же штиблеты, один из которых был адаптирован под дедушкин протез ноги, и заправленная в трусы бабушкина бордовая кофта с пуговицами-помпонами.
В руке у меня была лейка с умертвляющим аццким раствором.
— Привет. — Сказала Маринка, и оглядела мой вечерний туалет.
— Здравствуй, Марина. — Поздоровался с Маринкой мой дедушка, выходя из туалета. — Какой хороший вечер.
— Неплохой. — Согласилась Маринка. — Юрий Николаевич, а можно Лиде со мной погулять сегодня вечером?
— Отчего ж нельзя? — Вопросом на вопрос ответил дедушка. — Пусть идёт. Главное, чтобы не курила. А то костылём отпизжу. Я старый солдат, и не знаю слов любви.
Курить я тогда только начинала, причём, через силу. Организм упорно сопротивлялся и блевал, но я была настойчива. Последняя спизженная у деда папиросина «Дымок» была мною выкурена позавчера без особо серьёзных последствий. Разве что голова закружилась, и я смачно наебнулась на шоссе, и оцарапала нос.
— Что вы, Юрий Николаич? — Возмутилась Маринка, почти искренне, — Да разве ж мы изверги какие?
— Мы? — тут же метнул взгляд на костыль дед-ветеран. — Кто это — мы?
— Мы — это я, Лида, и двое очень приличных молодых людей с соседних дач.
— Это с каких дач? — Прищурился дед, и стал подбираться к костылю. — Уж не с люберецких ли?
Ребят с люберецких дач в нашем посёлке не любили. Вернее, не любили их в основном деды-ветераны. Те из них, чьи дети имели неосторожность ощастливить их внучками, а не внуками-богатырями. Наши с Маринкой деды были как раз из этого мрачного готического сообщества. Зато этих самых люберецких мальчиков очень любили мы с Маринкой. Маринка даже взаимно. А я обычно из кустов, на расстоянии. Особенно я любила мальчика Дениса, который меня, в свою очередь, активно ненавидел. Чуть меньше чем Дениса, я любила мальчика Гришу. Потому что он был весёлый, и никогда не давал мне подсрачников, со словами: "Пшла нахуй отсюда, уёбище". Отсюда я сделала вывод, что Грише я нравлюсь.
— Какие люберецкие?! — Ещё более искренне возмутилась Маринка. — Наши мальчики, московские. С "Таксистов".
"Таксисты" — дачный посёлок, состоящих из участков, выданных государством работникам шестого таксопарка был щедр на мальчиков-задротов навроде меня, но готическому сообществу дедов-ветеранов он не казался опасной территорией. Мой дед расслабился, и отвёл глаза от карающего костыля.
— С «таксистов» говоришь? Тогда пусть идёт. Только чтоб ровно в двенадцать была дома. Марина, с тебя лично спрошу, учти.
Беглый взгляд на дедов костыль заставил Маринку слегка вздрогнуть, но она всё равно уверенно пообещала:
— Даю честное комсомольское слово, Юрий Николаич! Дома будет к двенадцати, как Золушка.
— Пиздаболка, — шепнула я Маринке, когда мы с ней поднимались в мою комнату на втором этаже, — ты никогда не была комсомолкой.
— Ну и что? — Отмахнулась подруга. — Зато дед твой расслабился.
— А куда мы идём, кстати? — поинтересовалась я, ожесточённо размазывая жидкие фиолетовые тени под бровями.
— К Гришке и Максу.
— К Гришке?! — Моё сердце заколотилось, и я добавила теней ещё и под глаза.
— Да. Гришка, кстати, про тебя спрашивал.
Меня переполнили возбуждение и радость, поэтому я дополнительно размазала тени по щекам. Прыщи стали блестеть гораздо гламурнее чем раньше.
— А что говорил? — Теперь помада. Сиреневая помада с запахом гуталина. Купленная в привокзальном ларьке за тридцать рублей.
— Ну… — Маринка сидела на моей кровати, накручивая на палец прядь роскошных волос, — Спрашивал, придёшь ли ты…
— Приду, приду, Гриша… — Как мантру шептала я под нос, старательно маскируя свои проплешины клочками оставшихся волос. — Уже иду, Гришаня…
Мамина кофта с цветами, и джинсы с подпалиной на жопе, в форме подошвы утюга довершили мой сказочный образ.
— Идём же скорее! — Потянула я Маринку за руку, — Идём!
И мы пошли.
Темнело.
Возле сторожки сидела коалиция готических дедов, которая плюнула нам с Маринкой в спины, но попала почему-то только в меня.
Молча мы прошли мимо них, не здороваясь, вышли на шоссе, и зашагали в сторону люберецких дач. Я сильно волновалась:
— Марин, как я выгляжу?
— Хорошо. Очень великолепно. — Отвечала, не оборачиваясь, Маринка. — Гришка с ума сойдёт.
Вот в этом я даже не сомневалась.
Тем временем стемнело ещё больше. Поэтому я шла и радовалась ещё сильнее.
Макса и Гришку мы обнаружили у ворот.
— Привет, девчонки! — Сказал Гриша, и ущипнул меня за жопу.
Я зарделась, и нервно почесала свою плешку.
— Мы тут тему пробили, насчёт посидеть комфортно. — Важно сказал Максим, и выразительно показал Маринке гандон.
— Ахуенное место, девчонки! — Поддакнул Гриша, и тоже невзначай уронил в пыль гандон "Неваляшка".
Тут у меня сразу зачесались разом все плешки на голове, и усилилось потоотделение. "Неужто выебут?!" — пронеслось вихрем в голове. Я робко посмотрела на Гришу, и тоненько икнула.
— Пойдём, Лидок-пупок. — Развратно улыбнулся Гришаня, по-хозяйски приобнял меня, и тут же вляпался рукавом в плевок готической коалиции. — Тьфу ты, блять.
И мы пошли.
Ахуенным комфотным местом оказался какой-то сарай с чердаком, где на первом этаже топил печку дед-сторож, а на втором за каким-то хуем сушилось сено. Нахуя, спрашивается, деду сено? Лошадей он не держал, а кролики с такого количества обосруться.
Наши рыцари, подталкивая нас с Маринкой под сраки, помогли нам вскарабкаться по лестнице, приставленной к стене, и, воровато озираясь, влезли следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181