Впрочем, сделать это будет нелегко в любом случае. Передо мной сидел
"монах"-звездолетчик. Его этические оценки были введены в его мозг
таблеткой РНК вместе с профессиональными навыками.
- Вы упомянули о правах, - произнес я на его языке. - Ну что же,
обсудим вопрос о правах.
Шепелявые слова странно жужжали в горле, щекотали небо, но слышал,
что выговариваю их правильно. "Монах" удивленно вздрогнул.
- Мне сообщили, что вас научили пониманию нашей речи, но не сказали,
что вы умеете изъясняться на ней.
- Вам не сказали, какую мне дали таблетку?
- Языковую. Я и не знал, что она была у него с собой.
- Он не закончил дегустацию земных алкогольных напитков. Не выпьете
ли вы еще?
Я уловил, что он пытается осмыслить мои мотивы, и уловил, что он
ошибается. Он решил, что я хочу воспользоваться проявленным им
любопытством и всучить ему побольше выпивки за наличные. К тому же, с чего
ему бояться меня? Какие бы интеллектуальные способности ни приобрел с
помощью таблеток, через два часа от них и следа не останется.
Ставя перед ним стакан, я спросил:
- Что вы думаете о пусковых лазерах?

Наш спор принял весьма технический характер.
- Давайте рассмотрим особый случай, - помнится, говорил я ему, -
предположим, цивилизация владела искусством звездных полетов в течение
шестидесяти четырех тысяч лет. А, может быть, и в восемь раз дольше. А
потом в главный океан планеты врезался астероид, наступил ледниковый
период... - Так действительно случилось однажды, и он был об этом
прекрасно осведомлен. - Но ведь природное бедствие не может стереть
различий между разумом и животным состоянием, не правда ли? Если, конечно,
бедствие не затрагивает непосредственно ткани мозга...
Сначала его удерживало любопытство. А потом уже я, я сам. Он уже не
мог вырваться. Такая мысль ему теперь и в голову не приходила. Он
оставался звездолетчиком, он был совершенно трезв и спорил с ожесточением
евангелиста.
- Или возьмите общую посылку, - помнится, говорил я. - Существа,
неспособные построить пусковой лазер, считаются животными, не правда ли?
Но и сами "монахи" не застрахованы от возвращения в первобытное состояние.
- Да, это он тоже знал. - Почему же вы не построите пусковой лазер сами?
Если не можете, то ваш капитан и весь экипаж корабля - животные...
В конце спора говорил один только я. И все "монашьим" шепотом, звуки
которого так легко различаются друг от друга, что даже мне, с моим
неприспособленным человеческим горлом, не приходилось повышать голоса. И
хорошо, что не приходилось: ощущение и так было такое, будто я наглотался
использованных бритвенных лезвий.
Моррис оценил обстановку правильно и не вмешивался. Я ничего не мог
передать ему ни словом, ни жестом, ни мысленным приказом, даже если бы
сумел это сделать; его мысли были для "монаха" открытой книгой. Но Моррис
знай сидел себе, попивая тоник без джина, пока я шепотом дискутировал с
"монахом".
- Но корабль! - шептал тот, - Что будет с кораблем?..
Его агония была и моей, ибо первейшая обязанность капитана - спасти
корабль любой ценой...

К началу второго "монах" дошел до середины нижнего ряда бутылок. Он
соскользнул с табурета, заплатил за выпитое бумажками достоинством в один
доллар и выплыл за дверь.
"Косы тебе только не хватает да песочных часов", - подумал я,
провожая его взглядом. - "А мне не хватает долгого, хорошего утреннего
сна, которого мне, увы, не видать, как своих ушей".
- Проследите, чтобы никто не вздумал задержать его, - сказал я
Моррису.
- Никто не вздумает, но хвост за ним пустят.
- Бесполезно. Одеяние для ношения среди чужих - хитрая штука. Оно
поддерживает "монаха" и дает ему способность к прямохождению. Служит щитом
и воздушным фильтром. А также плащом-невидимкой.
- Да ну?
- Я расскажу вам об этом, если успею. Именно таким образом он сюда,
по всей видимости, и добрался. Один из членов экипажа раздвоился. Потом
один остался на месте, а второй ушел. У него было две недели сроку.
Моррис поднялся и сорвал с себя свой спортивный пиджак. Рубашка под
пиджаком промокла насквозь.
- Что если мы попробуем промывание желудка? - спросил он.
- Бесполезно. Стиратель памяти уже, наверное, растворился в крови.
Лучше записывайте, не теряя времени, все, что я помню о "монахах", пока я
еще хоть что-нибудь помню. В запасе еще есть часов девять-десять...
Это я, конечно же, нагло солгал.
- О'кей. Сейчас включу диктофон.
- Но не бесплатно.
Лицо Морриса стало неожиданно жестким.
- Сколько?
Я обдумал ответ самым тщательным образом.
- Сто тысяч долларов. И если вам охота поторговаться, вспомните, чье
время вы тратите.
- Я и не собирался торговаться.
Собираться-то он собирался, да передумал.
- Хорошо. Деньги переведите немедля, пока я еще способен читать ваши
мысли.
- Договорились.
Он предложил зайти в телефонную будку вместе, но я отказался. Никакое
стекло не помешает мне видеть его насквозь.
Вышел он оттуда молча: его мучил вопрос, ответа на который он боялся
как огня. Потом он отважился:
- Что решили "монахи"? Что будет с нашим Солнцем?
- Этого я заговорил. Потому и просил вас его не трогать. Он убедит
остальных.
- Вы его заговорили? То есть как?
- Пришлось потрудиться. - Я вдруг понял, что готов душу отдать за час
сна. - Он запрограммирован до мозга костей: его профессиональный долг -
сберечь корабль. Таблетка въедается глубже некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20