Он соскочил на землю, подхватил на руки. Ее тело было легким, странно горячим, ноздри уловили дразнящий запах, сердце сладко заныло в непонятной тревоге. Он отнес и посадил на коня, прыгнул в седло, и все время кончики пальцев подрагивали от сладостного прикосновения. Возможно, это в самом деле демон. Суккуб, так зовут демонов, которые соблазняют и спят с мужчинами. О такой женщине-демоне он и мечтал знойными летними ночами, когда воздух напоен ароматом трав, когда кузнечики верещат брачные песни, когда все паруется, призывает, поет, тешится, а он, сцепив зубы, лишь шепчет себе горячо, что вот когда завершится Исход, когда выберутся целыми, когда прибудут на незанятые земли…
Женщина что-то лопотала, показывала пальцем то на свое нежное тело, то на убитых преследователей. Рус переспросил:
– Одеться хочешь?
Она кивнула, снова указала на поверженных. Рус бережно снял ее с седла, ладони задрожали от желания сдавить ее так, чтобы из нее брызнуло горячим. Женщина коснулась ногами земли и тут же подбежала к убитому. Рус смотрел, как она раздевает чужака, нагнулась, из-под его волчовки вздернутые ягодицы оттопырились и слегка раздвинулись.
В чреслах пробудилась ярая мощь, кровь вскипела от лютого желания. Воины добивали раненых, снимали пояса, сумки, сапоги, а он ухватил ее огромными ладонями за пышные ягодицы. Она оглянулась, но не распрямилась, ее пальцы вцепились в ворот широкой рубахи убитого, и он овладел ею яростно, быстро, неистово, так что его закрутила дикая судорога восторга, он вскрикнул мощно, выдохнул так, что едва не поджег воздух горячим дыханием, с неохотой отпустил ее плоть. На ягодицах остались кровавые пятна, как от крови убитых, как и от его жестких, как черная бронза, пальцев.
Женщина отвернулась, мгновение стояла на дрожащих ногах, стараясь прийти в себя. Рус видел, как она пересилила себя, ее руки принялись стаскивать с убитого рубашку, с неохотой рассталась с волчовкой Руса. Подошел Бугай, весь красный, будто вынырнул из озера крови, оценивающе поглядел на ее наготу, подмигнул Русу. На его широкой, как лопата, ладони трепыхалась еще живая печень, и Рус жадно ухватил обеими руками, вгрызся. Нежная теплая плоть таяла во рту. Крепкие зубы быстро перемололи мякоть, он ощутил, как по телу прокатилась… нет, пронеслась, как табун диких коней, горячая волна силы и молодости.
А Бугай взмахнул топором, хрястнуло. На Руса брызнуло теплой кровью. Раненый дернулся и затих, топор развалил ему голову, как чурбан. Мозг заполнился кровью, Бугай запустил обе ладони в череп, несчастный еще дергал ногами в предсмертных судорогах, а когда Бугай разогнулся, в ладонях колыхался кровавый студень мозга. Густая кровь широко сбегала между пальцами, струйками лилась с локтей.
– Это был их вожак, – объяснил он довольно. – Храбрый! Будешь, племяш?
Рус покачал головой. Печень убитого врага поедал, того требует воинский ритуал, да и вкусно, а теплый мозг ел только однажды, не понравилось, да и не считает убитых такими уж умными, чтобы прибавлять их мозги к своим. Другое дело печень – и вкусно, и насытишься враз. К тому же убитый становится твоей кровной родней, вредить не сможет ни по ночам, ни на том свете.
– Может быть, она? – предложил он, указав на ­жен­щину.
Бугай поморщился, он слыл самым добрым из силачей, но женщинам не дано благородное – вкушать плоть убитого врага, так гласит Покон. К счастью, сама женщина поняла, покачала головой. В ее темных глазах Рус уловил сильнейшее отвращение.
Она наконец стянула рубаху, там пламенели красные пятна, портки стаскивать не решилась, впрочем, рубаха достигала почти до колен. Ноги ее были длинные, стройные, непривычно смуглые.
Бугай одобрительно кивнул:
– Хоть и рисково, но красивую девку умыкнул. Что за нее хошь?
– Дядя, я для себя увел, – отрезал Рус.
– Ну, это счас… А через неделю? Хошь, свой нож дам взамен?
– Нет, – отрезал Рус. Он ощутил раздражение, хотя Бугая уважал и никогда не ссорился. – Даже не думай!
Он подхватил ее, пальцы оставили на рубахе новые кровавые следы, а когда закидывал на коня, полотняный край задрался, и в чреслах снова возникло острое желание, да такое мучительное, что взвыл в голос. Не на коне же брать? Чех и так в ярости.
Женщина чуть приподняла голову, он ощутил, как взгляд ее темных глаз изучающе пробежал по его лицу. В ее глазах было понимание и сочувствие, но оставался страх, будто находилась рядом с опасным зверем. А ему как раз сейчас вдруг захотелось не выглядеть опасным зверем, как должен вообще-то выглядеть мужчина.
Бугай хмыкнул, но, когда Рус оглянулся, его дядя уже оценивающе оглядывал одного из поверженных. Тот тяжело дышал, зажимал обеими ладонями рану. Глаза его с ужасом следили за приближающимся гигантом, у того из уголков рта текла кровь, а вид был страшен. Бугай поморщился, парень сражался слабо, у такого и печень, и мозг как у зайца… уже взялся за луку седла, но взгляд упал на длинные густые волосы. В них алели яркие ленточки с мелкими бусинками.
– Красиво, – одобрил он.
Женщина дернулась, когда чудовищный воин приблизился к поверженному с ножом в руке. Сверкнуло лезвие. Парень закричал страшно, отчаянно. Бугай деловито придавил его коленом, хладнокровно провел ножом по лбу, за ушами, дернул за волосы. Послышался треск. Бугай выпрямился с окровавленной добычей в руке.
Парень корчился, хватался за страшную, странно лысую голову. Там среди крови вздувались вены, пульсировали, кровь стекала тяжелыми густыми каплями, а Бугай вернулся к коню довольный:
– Сивка мой, ушастенький! Теперь тебя не закусают эти бесовы слепни…
Рус неуклюже взобрался на коня, загнутый передок седла мешал, и все мешало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23