Долговязый, неуклюжий с виду, молчальник, а в работу всю душу вкладывает. Оказывается, успел уже собрать механизаторов. Вон стоят у песчаных бугров, будто у могильных холмов, о чем-то тихо переговариваются.
Атакузы поежился от холода. Наимджан набросил ему на плечи свою телогрейку, зажег карманный фонарик
— С чего начнем, раис-ака? Ребята собрались идти на поле, хотят посмотреть, что там делается.
— Да разве увидим в темноте?
— Уже рассветает, фонари возьмем.
Подошли молодые джигиты, дружно поддержали Наимджана:
— Все равно не заснем, раис-ака... Посмотреть бы, осталось хоть что от посевов?
Теплая волна благодарности согрела Атакузы, он спустился со ступенек.
— Правильно, все равно не заснем. Пошли, джигиты!
Обходя песчаные холмы, наметенные на дорогах, перебираясь через полузасыпанные арыки, добрались до хлопковых полей.
Все как и думал Атакузы: поля лежали под слоем песка, дренажные канавы и арыки во многих местах сровнялись с землей. Даже саженцы, так недавно радовавшие нежной зеленью, оказались под песком
Восток постепенно белел. Пока говорили, совсем рассвело. Тут и открылась во всей своей молчаливой мощи ночная работа бурана: вместо радующего глаз порядка, устроенного человеком,— желто-серое море, застывшее в самый грозный момент бури Хлопковых грядок нет — исчезли, засыпаны песком. От семисот гектаров поля остались невредимыми едва ли двести, а может, и того меньше! Если б не молодые деревца — они все же как могли заслонили поля,— и того не осталось бы!
Хлопкоробы молча смотрели на Атакузы. Он чувствовал — ждут от него слова, движения, команды. А он не в силах оторвать глаз от скрытых под песком грядок.
«Как же быть? Неужели все сначала?.. И будет ли толк, если начать заново?»
— Что будем делать, раис-ака?—спросил Наимджан, потирая старой тюбетейкой бритую голову.— Может, съезжу в кишлак?
Атакузы с удивлением глянул на своего главного механика — тот стоял перед ним, не зная, куда деть свои длинные руки-жерди. Глаза на его грубом обветренном лице светились детской искренностью.
— А что в кишлаке?
— Так надо же привезти людей! Как пересевать будем? Атакузы, увязая по колено в песке, выбрался на дорогу.
— Пошли!
Атакузы шел к штабу, а вокруг — удивительное дело!— бульдо-
зеры и скреперы уже приступили к работе, отгребали с асфальта песчаные наносы. И рабочие трудились так деловито, будто исполняли привычные повседневные обязанности.
В штабе Атакузы тяжело опустился на стул, окинул взглядом пришедших с ним людей. И опять поразился: с головы до пят осыпаны песчаной пылью, глаза ввалились от бессонницы, а ничего — посмеиваются, подтрунивают друг над другом, шутят.
Атакузы подождал, пока уляжется веселье. Насупил брови, сказал:
— Нынче у нас двадцать первое мая. Хочу спросить, вы же все из здешних дехкан, как считаете, можно еще пересевать хлопок?
Короткое молчание. Послышались голоса:
— Можно!.. Бывало, и позже пересевали!
Не такие, правда, уверенные голоса, как хотелось бы Атакузы.
— Хорошо! Тогда сделаем так: я — в район за семенами, а ты, Наимджаи,— в кишлак. Передашь парторгу Халиде: пусть каждая бригада выделит по десять человек и по трактору, и чтобы сразу, немедленно сюда! Али-Муйлов! Ты останься здесь, будешь до приезда Наимджана руководить. Очистите арыки и дренажные канавы, подготовите поля для посева. Задача ясна? Ну, раз ясна, разговор окончен! Приступайте к делу!
2
Сев закончился на третий день вечером, уже в сумерках. Атакузы . не спал две ночи подряд. Он устало шагал в штаб — к телефону, надо было доложить в район. Шел, высвечивая путь карманным фонариком. Недалеко от штаба повстречал старика сторожа,— оказывается, тот спешил ему навстречу.
— Вас к телефону зовут, сынок. Похоже, келин1 звонила... Дрогнуло сердце: не стряслось ли чего?
Не успел поднять трубку, сразу же услышал тревожный голос жены:
— Алло! Кто это? Алло!..
— Я!—ответил Атакузы.— Что-нибудь случилось?
— Атакузы-ака!— Алия всхлипнула.— Тетушка Гульсара... бедная старушка.
— Да говори же! Что ты тянешь?
— Умерла она...
Атакузы обеими руками вцепился в трубку.
— Когда? Кто передал?..
— Тахира сейчас звонила. Умерла сегодня утром. Бедный старик... дядя, один там, потерял голову...
Слова жены камнем упали на сердце. В памяти мгновенно, с поразительной ясностью ожила Гульсара-ая—такая, какой видел ее в последний раз. В тот несчастный день Атакузы и не думал заходить в дом дяди. Келин — так называют жену уважаемого человека
Пришлось все же забежать на миг за портфелем — забыл у них, закрутился с этой защитой. Заехал, рассчитав наверняка, что старик еще не успел вернуться. Атакузы увидел Гульсару-ая на улице; старушка задумчиво сидела у арыка. Как же она засуетилась, поднялась навстречу Атакузы. Вся лучась добротой, спросила:
— Ну как там? Благополучно ли прошло у Хайдарджана?
— Дайте мне мой портфель!—вместо ответа рубанул Атакузы. Гульсара-ая испуганно посмотрела на него и заторопилась к дому.
Спотыкалась, бедная, на ровной земле. Вынесла портфель и, видно не справившись с собой, снова спросила:
— Сказал бы, милый, что там?..
— Что было там, у дорогого дяди узнайте! Кстати, передайте ему, ноги моей больше в этом доме не будет! — Атакузы круто повернулся и пошел к выходу.
— Кузыджан! — услышал он позади полный мольбы и страдания голос— Кузыджан!
Но не остановился, ушел, громко хлопнув калиткой. А вдруг упала тогда, в тот миг? Что, если убила ее именно его грубость? Нет, нет, не может быть...
— Слушай, Алия!— Атакузы сжал темный кулак.— Сейчас же позвони з партком, Халиде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102