Только бросил на ходу: «Не возись, побыстрее!» За один день весь почернел. Стал похож на обуглившееся дерево. До самого районного центра не проронил ни звука. Гнал и гнал машину — страшно было взглянуть на спидометр.
И вот он опять гонит «Волгу», словно нарочно кидает ее в ямы, в колдобины, скачет по ухабам. Сюда мчались хоть днем, посветлее. А теперь, в сумерках, и не разглядишь, как мелькают дорожные знаки. Только подкидывает на рытвинах и буграх. Атакузы не замечал ничего. Встречные машины включали, выключали свет, а он, будто их вовсе не было, гнал, не уступая дороги, вел прямо в лоб и так стремительно, будто только и желал одного — на безумной скорости разбиться!
Нет, Алию пугала не катастрофа, которая могла произойти в любой момент. Нет! Она украдкой глядела на суровое чугунно-черное лицо мужа, на ходившие ходуном желваки, а слезы так и жгли, туманили глаза...
Что за времена пошли!.. Родные дядя и племянник не могут понять друг друга. А другие?.." Неужели никто так и не поймет? Так и не узнают, что творится в душе Атакузы. Но как же он казнит сейчас себя, как казнит!
Алия вовсе не выгораживает мужа. Он слишком занесся — это да. Особенно в последние два года. Она сама замечала. Все чаще бывает крут и несправедлив — это верно. Но верно и то, что не такой уж он злодей, как думают некоторые. И сейчас за что ни возьмется — все только для людей. Доброе не так бросается в глаза, как дурное. Но Алия никого не винит. Захвалили его сверх меры — вот что. У тех, кто хвалит, свой расчет, раис ведь тоже может кое-кому оказаться полезным. Но она... Она — жена, и именно она прежде всего виновата. Недоглядела, не спохватилась вовремя, тревогу не забила. Ведь как-никак тоже — учительница, с высшим образованием, и начинала с ним вместе. Поддалась, подстроилась под него...
В уши Алии ударил дикий рев, похожий на зов взбесившегося в пустыне верблюда. Ревело что-то огромное. Ослепляя двумя ярчайшими глазами, надрывно гудя, оно шло прямо на них. Атакузы и не подумал свернуть в сторону. Летел вперед — сейчас будет удар...
Алия отчаянно кинулась на руль. Атакузы очнулся, резко крутанул баранку. «Волга» как неслась на всех своих ста с лишним километрах в час, так и прыгнула на той скорости в темноту. Несколько раз подскочив, словно стреноженный конь, перелетев через ямы и арыки, замерла, скособочившись, на склоне невысокого пригорка. Атакузы рывком открыл дверцу, вышел из машины.
Алия долго еще сидела. Никак не могла прийти в себя. Незаметно поплевала по сторонам, как самая простая кишлачная женщина, и тоже вышла.
Ревущий «МАЗ» давно проехал. Все кругом потонуло во тьме. Только далеко, там, откуда они ехали, светились огни — словно бусинки, нанизанные на ниточку. Там остался город.
Атакузы курил, навалившись на капот машины. В частых вспышках папиросы возникал короткий треугольник усов и кончик чуть загнутого орлиного носа с нервно вздрагивающими ноздрями.
Алия бесшумно подошла к мужу. Атакузы ласково положил руку на ее плечо. Сказал:
— И тебя я замучил, бедняжка.
— Больше всего себя...
Атакузы погладил плечи жены: осторожно, нежно, будто просил прощения.
— Я хотел бы... я готов на колени встать перед стариком. Только знаю — не простит он теперь...
Алия схватила тяжелую мозолистую лапищу мужа. Глотая сбегавшие на губы соленые капли, сказала:
— Простит! Вы не знаете его, простит.
— Сужу по себе, я бы на его месте — ни за что...
— Не знаете его,— повторила Алия.— Он не такой, он не держит обиды!
Атакузы помолчал, потом заговорил задумчиво, будто сам с собой:
— Что-то я и в самом деле загордился. Слава и почет, видно, и впрямь сбили с пути, закружили голову...— Словно обессиленный горем или болезнью, тяжело опустился около машины, растянулся на иссохших кустах полыни.
Алия села рядом, положила голову мужа на колени, прижала к груди.
— Милый мой! Бросайте вы эту каторгу! Ведь говорили же сами недавно: и без этого председательства проживем!..
— Бросать? Оставить, не достроив то, что начато? Пустить по ветру четверть века жизни? Нет, не могу, родная, невозможно. Мне одно надо: работать не мешали бы. Не понимают, не хотят понять.
«Опять заладил свое!»
— Я не знаю, как насчет работы... Но с людьми—нельзя так. С Наимджаном, с его женой как поступили... Родной, так же нельзя! И секретарь — я говорю про Шукурова,— не желает он вам плохого. По глазам вижу — хочет добра вам.
— Ты так думаешь?..— Атакузы замолчал.— Может быть...— Проговорил задумчиво: — Запутался я...
Опять набежали слезы. Алия нагнулась к мужу, стала целовать его в щеки, в висок, в лоб...
Атакузы закрыл глаза. Лежал тихо, чуть слышно дыша, будто даже своим дыханием боялся спугнуть эту минуту. Поддался ласке — большой ребенок — истосковался по любви!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
— Вставай, сынок, тебя отец спрашивает...
Хайдар раскинулся на широком сури в излюбленном своем уголке сада под старой тутой. Он спал мертвым сном.
Солнце уже взошло, но сад все еще оставался в густой тени, лишь верхушки пирамидальных тополей вдоль ограды — садовых стражей — купались в первых розовых лучах.
— Вставай, говорю, отец зовет,— достиг наконец сознания голос матери.
Хайдар нехотя поднялся. Вчера весь день помогал дяде, домой пришел в полночь. Потом долго лежал, смотрел на звезды — все не мог заснуть, тревожили разные думы.
Вообще был странный день. Нелепая ссора отца с дедом. Директор школы без разговора выделил старику комнату из «хозяйственных помещений». Потом, как узнал, что домла собирается подарить школе свою библиотеку, добавил еще одну. А дальше начались совсем уж странные вещи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102