— начальника и то не боится, и что если он, то есть Демид, шофер, то на завод его с руками и ногами возьмут, потому как вон в гараже ЗИС стоит, а ездить некому.
Демид вспомнил, что в чемодане есть хорошее угощение, и открыл его.
— На-ка вот, вкусные.
— Мне? — не понял Артемка, глядя на круглую жестяную коробку леденцов.
— А то кому ж?
— Да я чтобы особо, так не любитель...— Видно, ему трудно было поверить в такой царский гостинец, но и глаз от коробки, разрисованной яркими, распаляющими детское воображение красками, он уже оторвать не мог.
— Бери, бери,— подбодрил его Демид, довольный, что купленные в Москве на всякий случай леденцы так кстати пригодились.
Открыть коробку и добраться до гостинца Артемка не успел: подошла, как сразу понял Демид, его мать. Она по деревенскому обычаю поздоровалась с незнакомым человеком, заметила в руках у сына угощение и укорила:
— Выцыганил! И не стыдно?
— И ничего не выцыганил...
— За какие ж такие заслуги?
Она взглянула на Демида, строго вскинув черную бровь, и тот понял, что вопрос больше относится к нему и касается не только леденцов.
— Я к Сергею Николаевичу,— пояснил он.— Воевали вместе и в лагере, в добрушском, тоже вместе. Меня Демидом... а вы, если не ошибаюсь, Ксения Антиповна?
Кивнув утвердительно, она посмотрела уже доверительно, с открытой улыбкой, на секунду высветив белые ровные зубы, и, указывая на сына, сказала:
— С ним не ошибетесь. Но если попросту — Ксюша. Демид мельком, незаметно окинул ее взглядом с ног до головы, для чего пришлось склониться к чемодану и без нужды переставить его на другое место. В растоптанных туфельках, простенькой серой юбке и вигоневой жакетке, Ксюша стояла перед ним в неловкой позе, чуть скособо-чась от объемистой, оттягивающей руку хозяйственной сумки, и на первый взгляд казалась ничем не привлекательной, уставшей за суетный день бабенкой. Но Демида, умевшего ладить с женщинами и знающего толк в их настоящей, а не внешне броской красоте, ее вид не ввел в заблуждение. Он заметил и туго сбитые икры стройных Ксюшиных ног, и всю ее ладно скроенную фигуру, и горделиво посаженную голову с крепким узлом черных волос на затылке, и смуглую от загара, атласно-гладкую кожу на щеках, на шее. На мгновение он даже ощутил ее гладкость— до того был уверен в этом.
«А хороша!» — отметил Демид и тут же усмехнулся сам себе. Об этом ли думать ему.
— Он скоро будет,— прервала Ксюша неловкое молчание. Она извинилась и, позвав за собой Артемку, ушла в дом.
Появился Левенков неожиданно. Демид увидел его у колонки, посреди двора, и поначалу не узнал в шагающем к дому штатском человеке своего бывшего командира. Последний раз он его видел в лагере, остриженного наголо, костлявого от худобы, изможденного, едва волочившего ноги. Таким и запомнил. Теперь же, загорелый, скорый на шаг, Левенков выглядел моложе, 'плотнее телом. Щурясь от бьющего в глаза закатного солнца, он растерянно вгляделся в Демида, видно тоже не узнавая, и тут же просиял, заторопился, чуть ли не бегом устремился к нему.
Демид поднялся с лавочки, машинально расправил гимнастерку под ремнем и, как всякий нежданный гость, застыл с настороженной улыбкой, напружинясь весь, приго-товясь к встрече. Приблизясь вплотную, Левенков оглядел его, как бы ощупал блестящими глазами, и кинулся обнимать.
— Демид... Ну точно, Демид! Живой! — Он боднул его лбом в ключицу, рассмеялся и, будто не веря своим глазам, потрогал пальцами плечи, руки, похлопал по выпуклой груди.— Живой... Цел-целехонек.
— А какая меня холера возьмет! — прогудел Демид, радуясь такому приему: не ошибся, значит, в комбате.-Явился вот — не запылился.
— Демобилизовали?
В чемодане у Демида лежала штатская одежда, но, уже подъезжая к Гомелю, он решил надеть гимнастерку — меньше вопросов и больше доверия.
— Демобилизовали, командир. Даже сверх того.— И, заметив вопрос в глазах Левенкова, добавил с усмешкой: — Долгая то песня, потом все выложу, как на духу.
— Конечно, конечно, потом. Проходи, что ж мы у порога...— захлопотал Левенков, приглашая в дом.—Ну, обрадовал, Демид, обрадовал! Живой и такой же здоровый, прямо не верится.
— Да мне и самому иногда не верится. Фартовый...
— Живы будем — не помрем, так, что ли?
— Не помрем! — расплылся в улыбке Демид. Помнит командир его любимую поговорку — это хорошо, значит, не забыл ни окружения, ни лагеря. Это подходяще. Было время— Демид Рыков тебя, инженер, выручал, теперь пришла пора рассчитаться, выручай и ты, Сергей Николаевич.
Он прошел в комнату, огляделся и сразу же отметил, что здесь надолго не задержишься — негде. Небольшая комнатка едва вмещала в себя круглый стол, диван, кро-вать, отгороженную ситцевой занавеской, несколько стуль-ев да вымахавший в человеческий рост фикус у окна. Кух-ню же, через которую только и можно было попасть в ком-нату, занимала русская печь, стол-тумба, скамейка с ведром для воды и лежанка у печи, где разместится разве что ребенок. Скромненько жил инженер, Демид не ожидал такого. Все-таки фигура на заводе, мог бы и лучше устроиться.
Демид видел, что Левенков искренне рад ему, и довольно улыбался, окончательно успокоясь за свою судьбу. Так оно и должно получиться, как рассчитывал: добудет новые документы, поработает малость на этом заводишке, а там время покажет. Загадывать наперед он не привык. Скучное это дело.
Левенков долго не мог успокоиться—для него Демид, считай, с того света объявился — сновал по комнате, в который раз оглядывал гостя, похлопывал его по крутым плечам, восхищался, наконец, присел к столу и произнес с усмешкой:
— Видишь вот, запрятался твой комбат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177