.. А может, это вовсе и не голуби, а сороки? Только хвосты у них не такие, и летают не так, и не трещат... Подкрасили, что ль, их? А то и впрямь, может, подкрасили, чего же удивляться — город.
Федярка проводил глазами пестрых птиц, кувыркавшихся над шестами с тряпками, спросил степенного мужчину в шляпе:
— Дядь, а дядь, а где тут дядя мой заседает, Егор?..
Егор Ветлугин...
— Не знаю таковых,— холодно ответил тот и прошел мимо.
«Да ведь это буржуй,— провожая его взглядом, подумал Федярка.— Смотри-ка, обутки-то из красной кожи... И пальто до пят... И шляпа... Как же я не догадался раньше? Чего же спрашивать буржуя...»
И Федярка стал всматриваться в прохожих.
— Не скажешь, товарищ, где тут заседают? — спросил он мужика с кошелкой за плечами.
— Сам, паренек, ищу судебное заседание. Жаловаться хочу на разор...
— А ты, тетенька, не знаешь?
— Я не тетенька для тебя, а мадам...
«Мадам,— подумал Федярка.— Это, по-нашему, должно, мамаиька. Мадам — маманька, ишь ты как тут придумали, и говорят вроде как в нос, по-городскому. Что-то делает теперь маманька? Кормит, наверно, Гальку да меня вспоминает. Может, ищет уж?.. Ничего, устроюсь, напишу письмо... Через неделю-две — дойдет... Хотя дядя Егор тут... Найти его надо, пусть увезет письмо-то... Как-никак быстрее...»
— А где тут заседают, товарищ красноармеец? — спросил Федярка человека с наганом на боку.
— Ты что, беспризорный, разыскиваешь кого?
— Не-е... Я в город сам пришел... Егор Евлантьепич тут... дядя мои... Он тоже главный у нас в Коврижках... Вот где-то заседают здесь...
— Коммунист?
— А как же... Дядя, да еще не коммунист... Он красный командир...
— Это в губисполком, наверное, надо.
— Вот-вот... Дорога-то тут как?
— Так дорога тут, что, прямиком — и налево, — и, взглянув на проезжавшего мимо в пролетке бородача, сказал:—А ну-ка остановись, товарищ кучер... Вот что, папаша, губисполком ты знаешь?
— Как не знать, товарищ начальник.
— Так вот, посадишь в свой фаэтон сего товарища и представишь его туда... Я с ним посылаю свое препровождение,— и, вырвав из записной книжки листок, что-то черкнул карандашом и сунул бумажку Федярке.— На вот, там помогут разыскать...
Федярка забрался в фаэтон — по-полойски тарантас на пружинах,— впереди на козлах сидел товарищ кучер, а за ним, на мягком сиденье, он, Федярка, собственной персоной. Хорошо-то как... Сидишь, и тебя мягко покачивает, и все видно — дома и дома, один другого больше и красивее. И все каменные да белые, так и светятся.,.. И ограды каменные, и ворота — на столбах какие-то звери с лохматыми гривами сидят.
— Медведь, что ли?
— Где?
— На воротах-то.
— Львы,— ответил кучер.— От медведей какая же польза...
— А от львов?
— Ну-с, порядок такой... Сила, значит... Этот вот дом купца Долгушина..
— Большо-о-й.
— Как же, деньги хранил в заграничном банке.
— У нас-то дома, что ль, украдут?
— У нас не украдут, у нас дешевле процент...— кучер подстегнул лошадь.
Федярку на повороте подбросило, он ухватился за край фаэтона, вспомнил маманьку: «Посмотрела бы, как я разъезжаю...»
В отделе по борьбе с беспризорностью у него спросили документы. Федярка потряс пустой сумкой, сказал:
— Зачем мне документы, когда тут дядя Егор есть...
Толстая тетя взяла какую-то трубку, приложила к уху и начала говорить. Смотрит в пустую стену и говорит о нем, о Федярке. — Сбежал из дому...
— Я вовсе и не сбежал, я ушел,— уточнил Федярка.
— Да, да.... Говорит, что здесь дядя Егор есть... Егор Ветлугин. Был в исполкоме? Тогда, верно, не врет, найти его надо, а малец пока у нас побудет...
Егор Ветлугин немало был удивлен, когда вошел в отдел по борьбе с детской беспризорностью и увидел сидевшего в углу племянника.
— Ты откуда взялся? — спросил он.
— В фаэтоне приехал,— оживился Федярка.— Вначале, правда, пешком шел, а потом привезли вот сюда, потому как ушел я...
— А зачем ты ушел из дома?
— Так неохота там жить... Избу разломали, за горницу хотели было взяться... Я не дал ломать и ушел... Думаю, лучше так-то...
Егор покачал головой, задумался.
— Ну, а дальше кдк? — помолчав, спросил он.
— Ну, как... Живут же люди тут... Дома-то вон какие... И опять будут строить... А может, и строят тут где... Буду кирпичи подносить, доски таскать...
— А может, вернемся?
— Не-е, домой, дядя, не поеду... Здесь город-то вон какой большой... И людей много... И Лаврушка тут... Найду — жить будем вместе...
Фанька отломал от ветлугинского дома Глафину избу и увез ее из-под крыши.. Чтобы крыша не упала, подвел под нее подпорки и в пустом, пахнувшем холодком углу теперь стали укрываться от зноя овцы. Перевез на новое место и свою долю от отца — избу с мезонином, а горенку пришлось купить за хлеб в соседней деревне. Правда, жалел Фанька Евлахину горницу, и не степы жалел — они пойдут, а окна да лиственничный звонкий потолок. Такого потолка не на одно поколение хватило бы.
С возрастающей тревогой смотрела Глафа на осунувшегося, почерневшего от заботы мужа, боялась — не подломился бы, совсем очертенел со стройкой, сам не спит и другим не дает.
А он лишь одно в ответ:
— Торопиться надо, Глафа, не успей сегодня, завтра поздно будет. Завтра, может, не дадут строиться. Вон Илька Кропот второй дом уже на оклада положил.
— Куда ему второй-то?
— Для сыновей. А у нас ведь тоже... Галька..,. «Галька-то мала еще,— и Глафа невольно вспомнила
Федярку, с тоской подумала: — Как-то он в городу живет? Пишет, что на слесаря учится. Без хлебушка, может, сидит. От родного отца не ушел бы... — и, бросив взгляд на мужа, подосадовала: — Зачем же я так-то далась тебе, короб?»
К богородицыну дню — осеннему престольному празднику— Фанька подвел дом под крышу, собрал на «помочь» мужиков и сбил в избах печи, а в горнице сложил голландку из рыжего кирпича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119