Избы-то не убудет. Зато в какие-нибудь полдня всю рожь у него под корень подвалят — прямая выгода.
Фанька не поддерживал затею отца, однако отговаривать не стал: наем чужих-то рук нынче, по газетам, не особо одобряется, того и гляди в эксплуататоры человеческого общества попадешь. А помочь — дело добровольное, давно оправданное, кто хочет — придет, а у кого желания нет, пусть сидит без веселья дома.
За два дня до праздника Алешка объявил в деревне, чтобы девки и бабы в воскресенье после обеда приходили к нему с серпами на канавную полосу, а вечером, как только в поле отросит, будет установлено угощение в горнице, а игрище — в избе до вторых петухов. Чтобы побольше собралось, он послал Юльку с Федяркой на угоры — надо известить и соседние деревни, на полосе места всем хватит, как и в избе.
Озабоченная Настя забежала к Глафе и тоже просила прийти — не работа нужна, распорядок. Соберется столько людей, надо всех расставить, чтоб не простояли. Тятенька-то хоть и ходко языком бренчит, а толку от него не лишка, тут в поле нужен женский глаз да уговор.
— Я-то с мамой ужин варить буду, — сказала она.— Не отказывайся, приходи, Глафа, жни — не жни, а только серпом помахивай...
Глафа почему-то даже обрадовалась приглашению: или потому, что помочь заваривалась у них в деревне впервые и побыть на ней интересно, или ей хотелось искренние услужить подруге, или обрадовало что-то другое,— и сама не знала, но, не задумываясь, она пообещала прийти, хотя надо было спроситься у свекра — отпустит ли еще он? Глафа не сомневалась в том, что свекор отпустит, но проситься надо — такой порядок у них в дому.
Когда Глафа сказала об этом свекру, Евлаха нахмурился.
— Ну, и хитер же у нас Алеха, — помолчав, ответил он. — На чужом горбу да прямо в рай...
— Так ведь как же, тятенька? Сами обращаемся нередко.
— Обращаемся к Фальке.
— Хозяйство-то одно.
— Верно говоришь, хозяйство одно... И Глафа пошла.
На большую кузовковскую полосу собралось и впрямь много людей. Пришли не только из своей деревни, прибежали девки и с угоров. А бабы, как и Глафа, пришли не ради игрища, а просто для помощи, к Фаньке-то, верно, все они обращаются — надо и его уважить. Полоса хоть и широкая, но места для всех оказалось мало, пришлось хозяину половину жниц вести на другую полосу. И там все не уместились. Тогда снова решили поделиться на две группы и жать с обоих концов, идя друг другу
им встречу. Полосища-то вой какая, протянулась на два гона, кричать друг друга —не докричишься.
Но полоса не пугает — жнут девки, только косы над ржаной стеной мелькают да платки вспархивают белыми голубями,
Алешка Кузовков как угорелый, бегает с одной полосы на другую, и хромать вроде меньше стал, еще бы, дело-то большое затеял. Две бы таких помочи — вот и вся бы рожь. А обмолотить уж сам сумеет. Фанька-то вон молотилку мастерит. Нутро из города привез, а остальное все сам сделает. Бежит Алешка по полосе, на ходу колоски подбирает да в картуз свой бросает —как колосок, так и колобок...
Кое-кто из баб уже завидует: смотри-ка, много выж-нут ведь ему! Ну и Алеха, дельно удумал, посмотрим, какое угощение поставит.
Угощение готовит Настя. Она тоже ног под собой не чует — наготовь-ка на такую ораву. Старуха—мать Христя сидит на прилечке да только распоряжается: столько-то хлеба надо, столько-то щей... Хлеба запасли заранее— испекли с десяток ржаных караваев да доску пшенични-ииков. Пшеничников хватит каждому по жеребейку. Пшеничники даже маслом сверху легонько помазали — пусть вспоминают добрых хозяев. Наварили студня чугун, разлили маслянистую жижу в кринки, тарелки, блюда,— все, что подходящее было, заняли, унесли в. сени на холодок, приставили караул — Юлька должна оберегать угощение от кошек. Наварили и щей — тоже чугун ведерный. Третий чугун — каши овсяной. Чего же еще,— сытно будет, девки да бабы в Ржаном Полое и так ядрены, перекармливать не годится... Что же касается другого угощения, так оно кое для кого держится в секрете. Для виду на стол Алешка выставит несколько бутылок с наклейками, а еще — три четверти самогону припасено. Чуть чего,— водочку, мол, пили, не самогонную кумышку.
«Посчитай да поукладывай все-то — не дешево обойдется,— прикинув, подумала Христя. — Не окупят ведь столько добра!»
Выглянув с припечка из-за трубы, посоветовала:
— Щи-то бы водицей разбавить... Проработаются, есть захотят. Того и гляди не хватит...
А работали в поле, верно, не расклоняясь. Полоса под серпами будто ходуном ходила. Вначале и голосов друг
друга не слышали, а теперь вон уже девки перекликаются. Хозяин только подбадривает:
— Солнышко-то низенько стало, нажмите еще, бабоньки, на середку.
— Нажимаем, Елексий, середка-то, она сладкая,— хохотнув, ответила Гаврина сноха, и все засмеялись.
— Постарайтесь и вы, девочки, изба большая... — А дролечки-то наши придут ли?
— Пусть приходят, только без бурла, смотрите. Не разрешу, ни в коем разе...
Кузовков бурла страшится, хотя и знает, что ныне некому бурлом ходить.
Откуда и взялось это «бурло»? Зашли бы ребята в избу тихонько, поздоровались с девушками, семечками их угостили. А то заскочат гуртом с шумом да криком, — девки разбегаются по углам, а парни под рев гармони орут как можно громче, ударяют кулаками по полицам, в суматохе тушат огонь и в темноте ищут своих дро-лечек...
— А без бурла какое же игрище? — возражают ему девки.
— Нет, нет, и не уговаривайте, вы у меня эдак и дом опрокинете.
— А ты что, так и думал от нас легко отделаться, Елексий?
— Не отделается, теперь он в наших руках — девкиных.
И опять засмеялись.
Солнце уже опустилось за лес, уже край неба, еще недавно распаленный докрасна, вроде как остыл и стал бледно-лиловым, уже с другой стороны показался косой осколок луны, а росы так и нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119