Гибель «богов», оказавшихся пустыми, бездушными истуканами, ложными, гнусными, продажными.
В головах офицеров военного времени и молодежи из кадровых бродят мысли о дальнейшей борьбе за честь и свободу России. Но не все согласны с ними. Полковник Золотухин находит, что борьба с большевиками невозможна, они сильны...
11.V. Подполковник Сагайдачный помчался в штакор хлопотать все о том же — о своем награждении орденом Николая Чудотворца,— за что и какими путями? Нужно не иметь совести, личного достоинства и многого другого.
15.V. Перед ужином получена информационная сводка штакора с приказом Кутепова № 289 — о расстреле старшего унтер-офицера Бориса Коппа за агитацию к распылению армии, за родственные связи с советскими деятелями и за службу в симферопольской Чека в 1919 году... Когда вспомнили...
Все истолковывается как «агитация за распыление армии и разрушение организации». Страшна и беспощадна т. наз. «организация» и ея заплечных дел мастера.
26.V. Лагерь опустел — ушло у нас 118 чел., у дроздов-цен - 600. Тает армия, уходит все молодое, физически здоровое, надеющееся на свою силу. Осталось все старое, фанатики идеи.
Слухи из города — Галлиполи ген. Кутепов объявил на военном положении. Первый случай в истории человечество — диктатура на чужой территории.
В артдивизионе ушли почти все солдаты. Ищут причины, пускаются на догадки... Армия добровольцев задыхается... II тысячный раз приходит в голову ужасная мысль: «Неужели же это конец борьбы?» Где же выход? Где русские Гарибальди? Где Минины и Пожарские?
28.V. На днях говорил с подполковником Ермоловым. Это человек безусловно преданный идее освобождения родины по заветам ген. Корнилова. Он «ужаснулся, попав в эту среду». «Школа большевизма — лагерные условия жизни» сделали Неузнаваемой эту массу людей, в большинстве своем 2—3 года пробывших в Добровольческой армии. Я не узна-вал близких людей, мне казалось, что передо мною фронт ноября 1917 года, хмурый, озлобленный, жаждущий крови.
30.V. С 8 час. утра началась военная игра по крымской карте — в районе Перекопа... Перешеек нами прорван, противник отошел, к нему через переправы у Каховки подходят большие резервы, его обозы в панике забили все переправы... Завтра предстоит бой с авангардом конницы противника. Начальство требует копии приказов, приказаний, сводок, донесений. Совсем как на самом деле война...
1.V1. Встали рано, опять бумажная война — осточертело все до крайностей... Победное шествие по советской Таврии — на бумаге!
Прочел брошюру ген. Келчевского «Думенко и Буденный». Только теперь стало многое понятно из причин катастрофы.. Поздно!»
Однажды, вскоре после публикации этих строк в декабре 1980 года в «Комсомольской правде», в редакцию зашел, находясь по делам в Москве, начальник отдела одного из крупных приволжских заводов, кандидат технических наук, внук генерала Келчевского.
— Знаете,— начал он,— я на днях получил письмо из Москвы. В нем говорится, что в каталоге личной библиотеки Владимира Ильича Ленина под № 4489 обнаружена книга А К. Келчевского «Думенко и Буденный. Роль, значение и тактические приемы конницы в русской гражданской войне»,
Константинополь, издание автора, 1920 год, 16 страниц со схемой». Об этой книге я знаю со слов моей мамы. В частности, в ней высоко оценивается военное искусство командарма Буденного. Беззаветная любовь деда к России для меня свята...— Он помолчал, закурил.— В военных кругах старой России хорошо знали А. К. Келчевского — автора ряда военных трудов. Во время первой мировой войны он был начальником штаба армии генерала Брусилова, участвовал и разработке Черновицкой и Станиславской операций в 1916 году, закончившихся значительным успехом русской армии. После Октябрьской революции оказался в белом лагере. Затем в силу ряда причин он порывает с белой армией. Барон Врангель увольняет его из армии. За отступником, как рассказывает семейная история, началась охота...
За месяц до гибели, видимо, предчувствуя, что жизнь вот-вот оборвется, генерал Келчевский пишет дочери в альбом: «Учись любить свою Родину. Помни, что она тебе вторая мать. Подобно тому, как каждая травка, каждый кустик, каждый цветок и каждое деревцо впитывает в себя сок земли родной и дает ея отпечаток, точно так и человек, рожденный в среде своего народа, впитывает все национальные особенности его и отражает природу земли родной...
...Находясь временно вдали от своего народа, от своей земли родной, помни, что общество, в котором мы живем, как говорил наш великий историк-моралист Соловьев, может существовать только при условии жертвы, когда члены его сб-знают обязанность жертвовать частным интересом интересу общему... В этом перевесе сил нравственных над материальными и заключается все величие Руси. Она крепка сознанием своих несовершенств и сбереженной ею способностью не мириться со злом.
В тяжкий путь жизни я всегда ставил свои интересы ниже общественных. Страдал и дома и вне, но ни разу не сдал и уйду из мира сего в сознании, что делал не свое личное, а «сверхличное» дело».
Эти слова отца о России, о долге перед обществом и родиной вспомнились Ире несколько позже: при встрече с художником Репиным. Шестнадцатилетней девушкой она побывала у него в Пенатах. Великий старец долго беседовал с ней и как будто случайно привел на большой, голубой от васильков луг. Показывая на его противоположный край, он сказал: «Смотри, Иринка, там Россия, родина... Я стар уже... Но ты обязательно должна вернуться туда!»
Через много, много лет — в середине шестидесятых — она придет на этот луг вместе со взрослым сыном и поймет, что дорога домой, в Россию, для нее началась именно здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133