Все разговоры со старухой Глуховой вел дед Кирилл. Они договорились сегодня сделать гроб, а завтра вырыть могилу.
— Оплата натурой — по пять стаканов пшена каждому,— сказал дед Кирилл и тут же добавил: — Беремся за домовину сейчас же.
Они начали отбирать доски. Напарник деда Кирилла достал из ящика ножовку и ловко стал отхватывать концы досок. Работа у них пошла споро. Доски не строгали, орудовали только ножовкой и молотками. Я удивленно смотрел: старики мастерили домовину, а получился ящик.
— А такие ящики есть готовые,— не утерпел я. Дед Кирилл перестал стучать молотком.
— Они в овраге,— поспешно добавил я.— Там стреляли «катюши», а ящики остались. Это недалеко, метров четыреста — пятьсот.
Пошли в овраг. Старики сразу определили: Степа-ныч в ящик из-под снаряда «катюши» не войдет.
— Возьмем два,— предложил дед Кирилл. Принесли и тут же быстро соорудили домовину.
— Придется мальцу выделять его долю,— в улыбке обнажил беззубый рот дед Кирилл.
— Да что вы? — не поняв шутки, запротестовал я.— Мы же у них живем.
— А-а, квартируете! — всплеснул дед руками.— Ну, тогда...
Я разозлился на деда Кирилла и отошел в сторону.
Старика Глухова подняли с койки. В ящике он лежал глубоко, как в люльке. По просьбе хозяйки домовину поставили ближе к выходу.
— Здесь ему будет прохладнее,— успокоенно сказала жена Степаныча. Она уже не плакала, не причитала, но обращалась к покойнику, как к живому.
Сережка испуганно спросил:
— Чего это она?
— Да так.— И, чтобы брат отвязался, я добавил Они староверы.
А старуха Глухова продолжала разговаривать со Степанычем.
— Так тебе удобно, Степаныч? — спросила она, когда ящик поставили к выходу из подвала.
Ночь, кажется, была спокойной. Я спал в своем закутке, под койкой, и мои сторожа-хранители не тревожили меня до утра. Когда проснулся, все женщины были на дворе. Они готовили обед — на поминки Степа-ныча.
— Мама тоже там,— сказал Сергей. От него я узнал, что хоронить Глухова решили в овраге, откуда мы вчера принесли ящики. Там старики уже рыли могилу.
Скоро старики пришли. Потные, перепачканные в рыжей глине, они тут же захлопотали вокруг ящика Степаныча, готовя его к выносу. Со двора все спустились в подвал. Старуха Глухова вновь запричитала. Заплакали в голос и женщины. Дед Кирилл поспешно внес крышку. Старуху пришлось оттаскивать от Степаныча силой. Плотники заспешили и стали заколачивать ящик.
— Не замайте его, не замайте,— обессиленно задохнулась старуха, но ящик подхватили и понесли.
Только вышли во двор, как начался артобстрел. Степаныча оставили у стены разбитого дома, и все вернулись в подвал.
Я прислушался и понял: немцы бьют из своих тяжелых шестиствольных минометов-«скрипунов» (так их называют за противный скрипучий гул при выстрелах). Взрывы этих мин посильней, чем у снарядов гаубицы: сам видел развороченный до фундамента дом.
Женщины сбились у выхода из подвала и обсуждали, как выручить две большие кастрюли с борщом и картошкой. В воронке от бомбы неделю назад Степаныч соорудил из кирпича печурку, и сейчас на ней доваривался обед на его поминки.
Снаряды рвались рядом и вот-вот могли накрыть наш двор. Как только взрывы откатились в сторону, из подвала метнулась тетя Маруся, я кинулся за ней. Проскочили удачно.
— Борщ готов, а картошка немного сыровата,— определила тетя Маруся, присев перед кастрюлями.— Чуток подождем.
В воронку влетел Сережка, и сразу грохнул взрыв, за ним другой. Мы упали на землю, на нас посыпалась » земля.
Волна взрывов откатилась. Тетя Маруся, вскочив, закричала:
— Лихоманка забери эту картошку. Еще убьют. Бежим отсюда! — И, подхватив кастрюлю с борщом, согнувшись, кинулась к подвалу.
Мы не успели. Новый грохот прижал нас к земле. Без тети Маруси стало еще страшнее.
— Сейчас прибежит мать! — крикнул мне на ухо Сергей.— Давай!
Схватив кастрюлю, мы метнулись к подвалу. Мама стояла у выхода, готовая броситься навстречу.
Уже в подвале я врезал брату по шее и сам чуть не разревелся.
— Он добегается, добегается...
Мама загородила собой Сергея и обессиленно села на какой-то узел, беззвучно заплакала.
Похороны затянулись. Шла вторая половина дня. Мы несколько раз выскакивали во двор, но усиливавшийся обстрел гнал всех в подвал. Старухи, пошушукавшись, решили кормить детей.
— Я же не Сережка! — сердито шепнул матери, но, когда начали разливать душистый борщ, мне стало не по себе. Сидеть в подвале было нельзя. Плотники тоже вышли.
— Кажется, стихает,— сказал дед Кирилл.
— Надо нести,— сокрушенно оглядывая запыленный двор, добавил его напарник.
— Только без провожатых,— словно ища у меня поддержки, опять сказал дед Кирилл.— Пусть прощаются здесь.— Плотники принялись увязывать ящик веревками. Вышли старуха Глухова и несколько женщин.— Без провожатых, без провожатых. Только Маруся и Андрей с нами,— прикрикнул на женщин дед Кирилл. И, ухватившись за веревку, скомандовал: — Ну, Степаныч, давай, благословясь.
Мы подхватили ящик и побежали со двора. На улице поняли, что обстрел не стих. Черные фонтаны земли и дыма вырастали то здесь, то там, и тетя Маруся завопила:
— Ой, батюшки! Ведь убьют же! Убьют! Скорей! — И тащила всех нас с ящиком за собой. Старик, который был со мной в паре, споткнулся, и мы все повалились, грохнув ящик о землю Казалось, стреляют только в нас, и уже нельзя было оторвать себя от земли. А тетя Маруся, надрываясь, молила — Миленькие, ну давайте, давайте...— И тянула за веревку ящик. Я было поднял голову, но рядом рвануло так, что нас заволокло дымом и по ящику забарабанили комья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129