коню претил бешеный нрав хозяина, и он часто не подчинялся ему. Глонти привык к его капризам, но сейчас, чтобы народ не успел заметить неповиновения лошади, громко крикнул:
— Эй, кто тут у вас Беглар Букиа?
— Я Беглар Букиа.
— А-а...— Капитан прикусил уголок нижней губы.— Это ты делил землю?
— Я делил.
— Ишь ты! — Глонти чуть приподнялся на стременах.— Ты к какой партии принадлежишь?
— К большевикам принадлежу.
— Ишь ты! Я так и думал, что к большевикам. Кто же, как не большевики, грабят чужое добро. Это наше правительство виновато, что так распустили большевиков. Будь я на месте Джугели, я бы всех большевиков трах- трах! В расход!—Тут капитан понял, что не должен был этого говорить, и, смутившись, заревел еще грознее: — Чью землю пашете?
— Свою землю пашем,— ответил Беглар.
— Свою или Чичуа?
— Свою.
— Ишь ты! Свою! А ты знаешь, по чьему приказу мы пришли? По приказу начальника штаба народной гвардии. И чтобы ты знал, мне приказано камня на камне не оставить от вашей большевистской деревни.— Этого тоже не следовало сейчас говорить, и капитан, сердясь на свою болтливость, снова прикусил губу.
— Плохое приказал ваш начальник штаба,— сказал Беглар.
— Что-о?— заорал, приподнявшись на стременах, капитан.— А ну, убирайтесь отсюда!
Никто не шевельнулся, потому что Беглар и учитель стояли спокойно.
— Убирайтесь, говорю!— Капитан заметил, что все смотрят не на него, а на Букиа и учителя.— Уведи народ отсюда, пока я не исполосовал тебе спину! — крикнул он Беглару.
— А зачем находу уходить с этой земли, это его земля,— возразил Беглар.
— Народу уже дали все, что причиталось,
— Нет, не дали.
— Дали!
— Отрезки величиной с бурку дали... Как милостыню.
Глонти знал, что так оно и было.
— Все вам мало, большевикам, все на чужое заритесь! — опять закричал он. Он кричал потому, что боялся этого спора. Да и не хотел он спорить. Он офицер, солдат, и всякие разговоры и уговоры не его дело.— Проклятые большевики, столько стран уже поглотили и все еще не насытились, а сейчас и Грузин хотят поглотить.
Беглар не ответил, только горько вздохнул.
Учитель стоял, опустив голову. Каждое слово Глонти попадало ему в сердце, но учитель сдерживался. Он и сам думал так же, как Беглар. Он непоколебимо верил, что земля принадлежит народу, но так же непоколебимо верил, что насилием ничего хорошего не добьешься.
Капитан гневно сверкал глазами, на его запястье висела нагайка, рука лежала на кобуре. Изогнутая бровь его от злости выгнулась еще больше, чуть не скрывшись под папахой.
Зосиме Коршиа вышел вперед и не спеша оглядел капитана.
— Ты грузин, сынок?
— А почему спрашиваешь, разве сам не видишь?!
— Потому спрашиваю, что так вот стояли на этой земле друг против друга наше крестьянское войско и войско русского царя. Впереди,, крестьянского войска стоял наш Уту Микава, а впереди царского — царский офицер. С тех пор прошло шестьдесят четыре года. Тогда я был ребенком, а помню все... Хорошо помню.
— Ничего ты не помнишь, старик. Сказки все это.
— Нет, помню, тот русский офицер тоже так нам угрожал. Он тоже пришел к нам с войском и пушкой.
Глонти закашлялся от смущения.
— Да, мы стреляли, чтобы попугать вас, и только.
— А русский офицер даже для этого не стрелял...
— Ишь ты! Ну, говори, чего тебе надобно, старик. Не рассусоливай.
— Землю хотим мы. Из-за нее тогда стояло здесь войско Уту. Из-за нее и мы сейчас стоим.
Глонти был сыном безземельного крестьянина. И его отец сказал бы то же самое на месте Зосиме. Совесть вдруг заговорила у капитана — ну, что ему нужно от этих людей? Он смотрел на крестьян, как виноватый. И его отец арендовал помещичью землю и половину урожая отвозил на своей арбе хозяину поместья. И его отец мечтал о земле. Мечтал, ночи не спал, думая о ней.
— Мне приказано гнать вас отсюда,— сказал Глонти.
— Кто тебе приказал, сынок? Царя уже нет, и владетеля Мегрелии тоже нет... Тогда русскому офицеру приказали царь и владетельница Мегрелии Екатерина.
— А сейчас ваше родное правительство мне приказало.
— Если правительство наше родное, то как же оно приказало тебе бить по нас из пушек?
— Ишь ты! Я же тебе сказал, что мы только так стреляли, чтобы попугать вас.
— А мы не испугались.
Народ приободрился, зашумел, поддержал Зосиме:
— Нет, не испугались.
— Не уступим землю.
— Наша земля.
— Нашим потом полита.
— Слышишь, сынок?!— сказал Зосиме капитану.— Нашим потом она полита, понял — потом. И только мертвыми ты можешь унести нас отсюда. Живыми мы не уйдем.
И народ снова поддержал Зосиме:
— Не уйдем.
— Не уйдем. Ляжем здесь костьми, а не уйдем.
Беглар с удивлением посмотрел на Зосиме — это ведь
он день и ночь твердил, что силой отнятая земля не пойдет впрок человеку.
Какую большую правду говорит сейчас Зосиме, думал учитель. Не только Зосиме, весь народ. А он, учитель Шалва, стоит молча, как будто все, что здесь происходит, его не касается. Какими глазами глядеть ему теперь на односельчан? Чего он молчит? Всем сердцем и душой он с крестьянами, хотя все еще хочет верить, что насилием ничего хорошего не добьешься. «Насилие может породить только насилие. Только насилие»,— твердил про себя учитель.
Капитан вышел из терпения. Народ, стоявший до сих пор в покорном молчании, теперь смотрел на него смело, высоко подняв головы. Так стоял бы и его отец. Но Глонти солдат, и будь сейчас перед ним родной отец, он, Глонти, все равно должен был бы действовать, как велит приказ.
— Отряд, вперед! — крикнул Глонти срывающимся от волнения голосом и, заломив назад папаху, тронул с места коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53