— Боже, не сведи меня в могилу прежде, чем я увижу Вардена. Помилуй меня, боже.
— Не горюй, мама! Вернется Варден. Сколько людей уже вернулось с фронта и даже из германского плена. И Варден обязательно вернется, мама.
— Твоими устами бы мед пить, сынок. Ослепла я, ожидая Вардена.
— Вернется Варден, мама. Чует мое сердце, скоро вернется.
— О господи! Хоть бы поскорее.
— Я помню, как Варден хотел учиться в гимназии, мама.
— Очень хотел, родной мой... да вот не довелось.
— Не плачь, мама, Варден скоро вернется. Чует мое сердце, мама.
С улицы послышался выстрел.
Джвебе насторожился.
— Похоже на карабин Сиордиа.
— Кто это Сиордиа, сынок?
— Чертов сын! Чума! Вот кто такой Сиордиа.
Снова послышался выстрел, затем второй, третий.
— В кого это стреляют, сынок?
— В Чучу Дихаминджиа.
— Еще не родился человек, который поймает Дихаминджиа, сынок.
Джвебе встал, надел шапку и взял стоявшее у стены ружье.
— Не уходи, Джвебе.
— Я должен идти...
— Как бы с тобой не случилось чего, сынок.
— Не бойся, мама! — сказал Джвебе, выбегая во двор.
— Будь осторожнее, Джвебе! — крикнула с порога мать.
...Перебравшийся через чей-то плетень Варден оказался в узком проулке. Он не ел уже более суток, и от голода и от усталости у него кружилась голова. Провел по груди — кожаный сверток на месте.
Когда с наступлением темноты Варден входил в деревню, он не думал, что так сразу столкнется с засадой гвардейцев. И вот — просчитался. Пронырливый, обладающий нюхом и настойчивостью Татачиа Сиордиа учуял, кажется, даже минуту, когда это произойдет. Гвардейцы пропустили Вардена к центру деревни и, замкнув вокруг него кольцо, открыли огонь, чтобы вынудить сдаться. Выхватив револьвер, Варден, не отвечая на огонь — берег патроны, побежал. Перескочив через плетень, он оказался во дворе Иване Эсебуа, оттуда попал в загон Зосиме Коршиа, а затем по перелазу в изгороди проник в виноградник Еквтиме Каличава. Пули свистели над головой. Ему давно знаком этот, свист, и, словно заранее предугадывая, откуда и когда будут стрелять, он бежал, то пригнувшись, то выпрямившись, то зигзагами.
Но преследователей сбить со следа не удавалось.
— Не уйдешь! — шипел взводный.— Татач я, Сиорд!
Деревня переполошилась. Собачий лай волнами перекатывался от одной околицы до другой. Редкие прохожие сворачивали с дороги и забегали во дворы. Хозяева поспешно запирали ворота и двери.
В кабинете председателя сельской общины ходил из угла в угол Евгений Жваниа. Заложив одну руку в карман, другой он вертел очки. Перед ним в кресле, кутаясь в накинутое пальто, сидел учитель Шалва Кордзахиа. У окна стоял Миха Кириа, курил папиросу за папиросой и, ловко пуская вверх маленькие колечки дыма, лениво провожал их взглядом. После приезда Евгения Жваниа он словно онемел. Да и говорить
ему, в общем-то, не приходилось — все врёмя говорил Жваниа, а Миха благоразумно решил: «Спросит о чем-нибудь — отвечу, а так лучше помолчать. Нечего попусту тратить слова». Ничто уже не волновало Миха. Он знал, что не сегодня завтра меньшевистская власть сменится большевистской. Покорный судьбе, он, как равнодушный наблюдатель, собирался постоять в сторонке и посмотреть, что из всего этого выйдет.
— Не только от своего, но и от имени правительства приношу вам извинения, господин Кордзахиа,— продолжал Евгений Жваниа начатый разговор.— Завтра-утром звонок в вашей школе зазвенит в обычное время. Я уже пожилой человек, но школьный звонок все еще радует меня, как в детстве. Он напоминает мне о многом забытом, дорогом, невозвратимом.— Жваниа остановился у стола, оперся о него рукой.— Господин Шалва... Блаженны нищие духом, ибо не ведают, что творят. Так, кажется?
Учитель не ответил. Ему не нравился патетический тон Жваниа. Но Жваниа не обращал внимания на такие пустяки.
— Войско — всегда войско,— продолжал он,— гвардией ли оно называется или как-то иначе.— Жваниа сел против Шалвы, сложив на столе белые руки с длинными тонкими пальцами.— Мы знаем, как велики ваши заслуги перед общиной, но вы можете сделать для народа еще больше. Подумайте только, какая опасность нависла над ним! К сожалению, в вашей общине большевики имеют некоторое влияние. Они сумели подбить часть крестьян на разбойничий захват чужой земли.— Жваниа встал, заложив руки в карманы.— Сегодня они захватили землю, завтра начнут грабить дома честных людей! — Жваниа искоса посмотрел на учителя, но так и не понял, слушает тот или нет.— Вы, социал-федералисты, дорожите землей как зеницей ока. И наша партия тоже понимает ее значение. Мы начали аграрную реформу. Но все мы хорошо знаем, что этого недостаточно,— у большинства крестьян все еще нет земли.
— Кто-то трудится, а кто-то ест,— тихо сказал Шалва.
— Да, вы правильно изволили заметить — кто-то трудится, а кто-то ест. Хорошо сказано, лучше сказать трудно. Да, большая часть земли все еще в руках помещиков. Действительно, мы еще так и не приступили к кардинальному решению этой важной проблемы.
— Проблемы,— усмехнулся Шалва.— Это вопрос жизни.
— Совершенно верно. Земля для крестьян вопрос жизни. К сожалению, мы еще не решили, как нужно, этот вопрос. Этим-то и пользуются большевики и в тяжелую пору вонзают нам нож в спину. Вы, социал-федералисты, большие защитники грузинской земли, изумрудной нашей земли, и я согласен с вашей партией: как зеницу ока мы должны беречь нашу грузинскую землю — каждый ее вершок.
— Земля — крестьянам.
— Прекрасно сказано! Конечно, крестьянам. Пусть вас не удивляет, что я, социал-демократ, идейный социал-демократ, в практическом вопросе о земле согласен с точкой зрения вашей партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53