Приблизившись к картине, я стала внимательно рассматривать ее.
Мужчина на портрете был одет точно так же, как описал Джон: длинный зеленый камзол с золотым шитьем по краям, белый шелковый жилет, расшитый бутонами роз, золотое шитье на карманах, шелковые штаны до колен и большой шейный платок из богатого кружева. Он стоял в непринужденной позе, опираясь левой рукой о невысокий мраморный пьедестал. Черные лакированные башмаки украшали массивные серебряные пряжки. Такие старинные костюмы я видела разве что на маскарадах. На подножии пьедестала было начертано имя художника. С пьедестала, из-под локтя мужчины свисал бумажный свиток с нотами.
Прошло несколько минут, а я все не могла отвести глаз от удивительного портрета. Послышались шаги. Оглянувшись, я увидела Констанцию — она явно искала меня.
— Констанция, — спросила я, — чей это портрет? Прекрасная работа, не правда ли?
— Да, картина великолепная, но, к сожалению, изображен на ней дурной человек. Это Адриан Темпл, один из прежних владельцев Ройстона. Я мало что знаю о нем, но был он несомненно злым и коварным. Спроси у мамы, она знает больше моего. В нашей семье не любят эту картину, хотя написана она превосходно. В детстве меня часто пугали этим портретом, невероятно, поэтому он вызывает у меня неприятное чувство, едва ли не отвращение. Странно, но вчера вечером, когда мы сидели здесь с Джоном и сверкнула молния, в ее ослепительном свете фигура на полотне приобрела удивительную отчетливость, казалось, она ожила. И в это мгновение я заметила, что Джон потерял сознание.
Нам обеим было горько вспоминать об этом, и мы предпочли сменить тему:
— Уйдем отсюда, — сказала я, — в галерее очень холодно.
Я больше ни о чем не спрашивала Констанцию, но ее слова произвели на меня огромное впечатление. Меня удивило, что она, так мало зная об Адриане Темпле, прежде всего упомянула, что он был дурным человеком, и созналась, что его портрет внушает ей неприязнь. Я вспомнила, как брат, рассказывая о событиях минувшей ночи, признавался, что в присутствии призрака его не покидало ощущение какого-то невыразимого зла. Вообще эта история начала напоминать мне детскую головоломку, в которой из разрозненных фрагментов нужно сложить некий рисунок. Постепенно мне открывались все новые детали давно минувшего, и я складывала их одну к одной, пока они не образуют единое целое и страшный лик не предстанет передо мной во всем своем уродстве.
Доктор Эмпсон не скрывал от нас, что состояние Джона настолько серьезно, что он не ручается за исход болезни, и сразу же согласился с миссис Темпл, когда она предложила пригласить доктора Доуби, известного врача из Дерби. Доктор Доуби приезжал не один раз, и в конце концов настал день, когда он сообщил нам, что опасность миновала.
Однако врачи не разрешили пока посещать больного и сказали, что даже если все обойдется без осложнений, его можно будет увезти домой только через несколько недель.
Миссис Темпл предложила мне пожить в Ройстоне, пока врачи не решат, что Джон сможет выдержать дорогу, и они с Констанцией уверили меня, что, как ни печальна причина такой задержки, им радостно, что мы сможем не разлучаться.
Состояние брата постепенно улучшалось, и мы, сбросив тяжелый гнет тревоги, уже могли говорить на иные темы, не только о болезни Джона. Однажды я решилась спросить миссис Темпл о портрете. Сказала, что он очень меня заинтересовал и хотелось бы узнать подробнее об Адриане Темпле.
— Милое мое дитя, — ответила миссис Темпл, — лучше тебе не интересоваться им. К великому сожалению, он тоже из рода Темплов. Мне не так уж много известно об этом человеке, но в его жизни было немало такого, что женщине, а тем более девице, не пристало знать. Как гласит семейное предание, природа наградила его необычайными способностями. Жил он главным образом в Италии и Оксфорде и лишь изредка посещал Ройстон. Это Адриан Темпл построил здесь тот большой зал, где мы устраиваем балы. Ему не было еще и двадцати лет, а он уже вел распутный образ жизни, и о нем ходили страшные слухи. К тридцати годам его имя стало притчей во языцех среди добропорядочных и здравомыслящих людей. Повсюду, и в Оксфорде, и в Италии, его сопровождал близкий приятель, некто Джослин, участник всех его гнусных забав, и вот однажды, когда они по обыкновению отправились в Италию, Джослин внезапно покинул своего господина и стал монахом, членом ордена трап пистов. Поговаривали, что даже его потрясло какое-то злодейство Адриана Темпла. Видно, не все человеческое в нем погибло, он обрел спасение и вернулся к добродетельной жизни, вырвавшись из бездны порока. Но и покинутый своим сообщником, Адриан не отвратился от зла, а четыре года спустя он пропал без вести. Последний раз его вроде бы видели в Неаполе, скорей всего он умер во время страшной эпидемии чумы, разразившейся в Италии осенью 1752 года. Вот и все, что я могу рассказать тебе об этом человеке. Признаться, я сама знаю не многим более. И вот еще что: он прекрасно играл на скрипке, это было его единственным достоинством. Учился он у самого маэстро Тартини*, но даже свой музыкальный дар, если верить преданию, он обратил во зло.
Попросив у миссис Темпл прощение за свою нескромность, я выразила сожаление, что ей пришлось коснуться столь неприятной для нее темы, и поблагодарила ее за то, что она сочла возможным рассказать мне эту историю, весьма заинтересовавшую меня.
— Он был красив собою?
— Такой вопрос можно услышать только от девушки, — улыбнулась в ответ миссис Темпл. — Да, Адриана Темпла считали красавцем. Впрочем, это подтверждает портрет, написанный на закате его молодости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43