..
— Все, дескать, дело в землю уперлось, что за нашим колхозом числится,— доложила последнее, что слышала, Нюшка.— А так бы она с радостью!
— Я гляжу, и ты в это сарафанное радио поверила,— заметил с огорчением Лузгин и укоризненно покачал головой.— Вроде умом тебя бог не обидел, а ты не разбираешься, жрешь, что дают. Снаружи-то оно, может, и так все выглядит, да подкладка у всего этого дела другая...
— Какая же подкладка — сатиновая или шелковая? — Нюшка насторожилась.
— Для кого как.— Аникей помедлил.— Не знаю, говорить тебе или не стоит, а то брякнешь потом, а я опять в ответе...
— Ну, если я у тебя из веры вышла, тогда чего мы на язык мозоли набиваем? — Нюшка обиделась и стала слезать с кровати, но Аникей удержал ее.
Уж кто-кто, а он превосходно знал, что больше всего на свете она любила всякие «секреты» и «тайны». Медом ее не корми, а шепни что-нибудь такое, о чем никто еще не ведает, и она будет счастлива. Однако Нюшка долго не могла носить в себе эти «секреты» и, сгорая от нетерпения, под страшными клятвами поведывала их кому попало.
— Ты пе серчай па меня,—насильно усаживая ее рядом, сказал Аникей.— Видела — за каждым шагом следят, каждое слово навыворот и против меня выпалит...
— Будь в надеже! — пообещала Нюшка и приложила руку к груди.— Тут умрет...
— Видишь ли,— понизил голос Лузгин и почти придвинулся к самому уху Нюшки.— Любушкина, конечно, давно нас хочет принять в свой колхоз, но она желает, чтобы люди на два этажа яшли...
— Ты давай не крути, я и так вся дрожу...
— Они как хозяева, скажем, будут получать по десятке за трудодень — раз они самую большую долю в пай вносят, а мы, как батраки да победнее, и за пять рублей должны спасибо сказать.
— Губа у них пе дура, а язык по лопатка, знает, где сладко! — Нюшка засмеялась.— Неужели мы на это пойдем?
— Так никто же ни сном ни духом не будет об этом ведать,— разъяснил Аникей.— Спервоначалу хотят меня с председателей убрать, потом вас туда пристегнут, а уж потом объявят, что почем. В курсе теперь?
— Ну дык! — фыркнула Нюшка и легко соскользнула с кровати. Ей уже хотелось поскорей поделиться с кем-нибудь этой новостью.— Пойду-ка я, у меня дома дел невпроворот.
— Не забывай меня!—попросил Аникей.— Потянет каким сквозняком — проинформируй. Намотала? Ну вот, смотри только не разматывайся почем зря...
— Будь в покое, где оставил, там и возьмешь.
— Да я-то что, свой язык жалей, а то теперь так могут прищемить, что потом и есть нечем будет...
Не успела выскочить Нюшка, как в горенку вбежала Серафима, начала хватать посуду со стола. Из рук ее выскользнула тарелка и разбилась об пол на мелкие осколки.
— Могла бы и потише, — сурово заметил Аникей.— У меня пока еще не магазин тут.
- А что у тебя тут, бесстыжие твои буркалы? Что? — Крикнула Серафима, подступая с мокрой тряпкой к кровати.-Дожила до такой срамоты! С полюбовницей на крючек закрылся, и я должна на часах стоять, блуд ваш сторожить?
— Серафима! — возвысил голос Аникей.— Не доводи меня до греха! Ты забыла, что у меня удар был?
— Да уж лучше бы ты подох, чем мне так мучиться!
— Может, недолго тебе осталось ждать, успеешь еще на кладбище оттащить, а пока в моем положении Нюшка мне позарез нужна. Не видишь?
— Вижу! Сперва ты в положении, а потом она...
Аникей позвал из кухни брательника, и Ворожнев, вытирая масленые губы, ухмыляясь, перешагнул через низкий порожек. Ни слова не говоря, он взял Серафиму за плечи и стал легонько подталкивать к двери. Выдворив невестку, он вернулся.
— С домашними да ручными мы легко сладим,— проговорил он,— а вот как быть с теми, кто на собрании вчера разорялся?
— Да, этих ни лаской, ни таской к себе не вернешь,— согласился Аникей.—А подобрать к ним ключи все же придется. Садись — поломаем голову вдвоем.
той памятной ночи, когда Ксения сама пришла к нему, Иннокентий Анохин каждое утро просыпался с таким чувством, словно его ожидал не обычный будничный день, а нескончаемый праздник. Вскакивая с постели, он раздвигал шторки на окнах, впуская в комнату солнце, в радостном нетерпении поторапливал сестру с завтраком, пил, обжигаясь, крепкий чай и выбегал на улицу.
Над белыми крышами районного городка клубились прозрачные голубоватые столбы дыма, тени от них зыбко струились по заснеженным скатам.
С наслаждением прислушиваясь к хрустящему, рассыпчато раздававшемуся под валенками снежку, Иннокентий вышагивал серединой улицы, улыбчиво кивая встречным знакомым. От пронзительной морозной свежести пощипывало ноздри, спирало дыхание, но Иннокентию такая ядреная погодка была по душе. Шел он словно не на работу, а спешил на свидание, с замиранием сердца представляя, как вызовет Ксению в коридор, возьмет в свои ладони ее всегда немного зябкие руки, а она будет застенчиво оглядываться и шептать: «Не надо, Кеша! Тут же кругом люди!»
Уже сидя в кабинете, захваченный потоком повседневной сутолоки, Иннокентий часто ловил себя на том, что, не замечая окружающих, начинает вполголоса напевать. Он тут же умолкал, по навязчивая, услышанная в кино или по радио песенка звучала в нем, не стихая, весь день.
Они жили с Ксенией еще порознь, но на этом настояла она, и он с большой неохотой подчинился. Ксения говорила, что не может до приезда родителей оставить младшую сестру Васену одну, однако Иннокентий понял ее по-своему — она, видимо, не хотела входить в его жизнь буднично, незаметно, без настоящей шумной свадьбы и участия в этом торжестве всех родных и близких и просто ждала, когда вернется в Черемшанку вся ее семья.
Анохин вначале огорчался, а потом даже в этой отсрочке нашел свою прелесть — он должен был ходить на свидания, провожать Ксению по ночной улице, жить ожиданием неизведанной новизны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131