Ведь те, кто сюда переедет, ночью глаз не сомкнут. Треп все это. Не верю, что жилые кварталы построят как раз тут! — подытожил старик, но, поскольку его оппоненты молчали, добавил на полтона ниже: — Знаем цену этим слухам!
О том весеннем вечере, когда отмечали день рождения старого голубятника, Франтишек вспомнил, выходя от матери на улицу и заметив перед соседским домом двух знакомых ему стариков, увлеченных разговором.
— Я их столько ждал, несколько ночей не спал, а они шмыг туда, шмыг сюда — и смотались,— жаловался Богуш в тот момент, когда Франтишек подошел к ним.
— Говорите, уже ушли? — спросил Франтишек соседа, поздоровавшись сначала с голубятником.
— На сегодня, кажется, закончили, я был последний,— ответил Богуш.
— Завтра опять придут, теперь их не остановишь,— заметил Франтишек.
— Кто его знает, раньше тоже болтали...— засомневался Вондра.
— Но до сих пор оценщики по дворам не ходили,— поднял Франтишек вверх указательный палец.
— Не ходили...— угрюмо согласился старый голубятник.
— А я жду их как бога, издергался весь, и вот заявляется этот лысый! Я и предложи ему рюмочку, а он мне сразу, мол, оставьте эти штуки, я пришел сюда не палинку пить, а выполнять служебные обязанности,— сердился Богуш.
— Вот зараза! — тихо хмыкнул Вондра.
— У вас он тоже нос задирал? — спросил Богуш у Франтишека.
— Да вроде нет.
— Странно. А чего он тогда на меня взъелся? — мрачно недоумевал Богуш.
— А может, вы задели его достоинство? — засмеялся Франтишек.
— Чем? Рюмкой палинки?
— Или чем-нибудь еще. Мать говорила, вы со мной хотели посоветоваться...— начал было Франтишек.
— Дела не вышло, видать, не гожусь я на такое...— быстро оборвал его Богуш.— С ним еще была эта молодая. Баба все и испортила.
— Ему нужна ее помощь, вдвоем работа идет быстрее,— объяснял Франтишек.
— А при случае и потискать можно. Ведь он — ха- ха — оценщик, черт бы его побрал!
— А ну вас! — нахмурился Франтишек.
— Она хохочет, головкой вертит, прическу подправляет, зад выставила... Да если бы не она, я бы этого лысого уговорил на рюмочку... Бабы в таких делах — помеха,— стоял на своем Богуш.
— К нам они завтра явятся,— встрял голубятник.
— Это уж как пить дать,— вздохнул Богуш.
— А коли так, то чем скорей, тем лучше — разделаться бы уж с этим.
— Потерпи, дождешься,— ухмыльнулся Богуш.
— Голубей отвезу брату. Чердак у него громадный, там им неплохо будет,— утешал себя Вондра.
— Ну-ну! — подтрунивал над ним Богуш.
— Крылышки им перевяжу, какое-то время летать не смогут.
— Вот котам будет раздолье! Продай лучше весь выводок,— посоветовал Богуш.
— Иди в задницу! — вскипел Вондра.— Не болтай!
— Ну что ж, делай как знаешь,— пожал плечами Богуш.
— Чердак высоко, кошка туда не залезет. Постепенно привыкнут к новому месту,— рассуждал голубятник уже поспокойней.
— Значит, будешь таскаться к ним каждый день аж до водонапорной станции? — удивлялся сосед.
Голубятник вяло кивнул головой:
— Почему бы и нет?
— Неизвестно еще, где тебе дадут квартиру, может, у черта на куличках.— Богуш махнул рукой куда-то на север.
— А может быть, и ближе,— вмешался Франтишек в их спор.
— Вряд ли. Сейчас строят только там.
— Все равно буду ходить, времени у меня много! — отрезал Вондра.
— Попросите квартиру в каком-нибудь старом районе, там, бывает, жилье освобождается,— посоветовал голубятнику Франтишек.
— Как же, ждали там его! — ухмыльнулся Богуш.
— Ничего, гулять полезно. По-твоему, я должен сидеть дома у окна и ждать смерти? — не сдавался голубятник.
— Зачем ее поминаешь, чего ты ее кличешь! — рассердился Богуш.— Пробьет час, сама придет...
Протест Богуша Вондра пропустил мимо ушей.
— Крылышки я им стяну веревочкой, со временем привыкнут к новому месту.
— И до каких пор они будут жить инвалидами? — спросил Франтишек.
— До каких? — Вондра задумался, наморщил лоб.— Пока здесь все не снесут.
— Старый дуралей! — не сдержался Богуш.
— Вот тогда я их выпущу.— На его губах появилась улыбка.— Выпущу их, и взлетят они и закружат над портом, потом спустятся пониже, начнут высматривать старую свою шелковицу, вон ту, во дворе...
— И прощай, старый Вондра, полетят они на чужие крыши или попадутся в ловушку к какому-нибудь ловкачу,— подхватил сосед.— Продай их лучше, пока не поздно!
— ...станут всматриваться, а шелковицы уже нет,— продолжал фантазировать Вондра.— Нет и старого голубятника, никто не любуется их полетом, нет и этой залатанной крыши... И взлетят они высоко-высоко, сделают еще пару кругов, не веря своим глазам. И тогда они...— Вондра осекся, словно только сейчас до конца осознал все, о чем говорил.— И тогда они... вернутся к брату, к нему на крышу, вернутся...— Он облизал сухие губы, затряс головой и, не говоря больше ни слова, засеменил на другую сторону улицы, к своему дому, к милым его сердцу птицам.
В сплошной застройке Сиреневой улицы в трех участках от дома Богуша многие годы зияла щербина — заросшая бурьяном пустошь. Появилась она, кажется, во время войны, когда дом, стоявший на этом месте, сгорел, а то немногое, что от него осталось и могло к чему-то сгодиться, разобрали соседи. Обгоревшие стены обвалились, распались на куски, земля вокруг зарастала терновником, лопухом и чертополохом. В первые послевоенные годы и до недавнего времени эта брошенная земля стала любимым местом детских игр. В кустах было тщательно замаскировано несколько блиндажей — так называли свои тайные укрытия мальчишки с улицы. Именно тут, в этих самых «блиндажах», они, давясь от кашля, затягивались дымом первой сигареты и чувствовали себя вольготно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46