Он пошел в трактир, сел в свой темный уголок и смотрел тупо на стол; полная бутылка стояла перед ним, но он не притронулся к ней.
Долго сидел он так, потом закрыл лицо руками, и слезы обожгли его глаза.
«Это несправедливо! Разве это божьи промыслы! Страдания без вознаграждения... вознаграждение без страданий...»
Бутылка так и осталась нетронутой, когда он твердым шагом, серьезный и мрачный, направился опять в школу.
Ферян спускался по лестнице, громко разговаривая с Ериным.
— А, ты, значит, здесь, Качур! Я уже искал тебя. Говорят...— Он подал ему руку.— Ну как ты? Сильно постарел, правда! Встретил бы на улице, не узнал бы!
— Ну, что же,— улыбнулся Качур горько.— Один вниз, другой вверх... так нынче устроен мир.
— Что? — засмеялся Ферян.— Надеюсь, ты мне не завидуешь? Знаешь что, старик, давай пойдем куда-нибудь, до обеда еще далеко, и поговорим о былых временах.
Ерин протянул ему руку.
— Ты не идешь с нами? Ну, до свидания. Что? Почему ты на меня так нехорошо смотришь, Качур?
— Я теперь всегда так смотрю, по-другому не умею — отвык! — ответил Качур, и проснувшееся было в нем чувство собственного достоинства вновь исчезло.
Они вошли в трактир и заняли отдельную комнату.
— Понятно, Грязный Дол это...— вздрогнул Ферян.— Почему же так глупо все вышло? Посмотри, я только на несколько лет тебя старше, и ты, в общем, был гораздо умнее меня, а что стало с тобою и что со мною?
— Ты мне вот что скажи,— внимательно посмотрел ему Качур в глаза,— как ты сумел? Очень хотел бы я знать... не понимаю я этого, не могу понять! Такие невинные дела я тогда начинал, а теперь... я развалина, ты же, говорят, столп передового учительства, старший учитель!.. Этого, видишь ли, я не понимаю! Объясни мне!
Качур говорил искренне, с суровым взглядом и напряженным от волнения лицом. Ферян шумно рассмеялся:
— В Заполье ты был ребенком, был ребенком и в Грязном Доле, и теперь ты все еще ребенок! Чего ты не понимаешь? Двенадцать лет назад не было возможности ходить в передовых... а сейчас это даже может приносить выгоду,
— А кем сейчас нельзя быть? — спросил Качур.
— Ты что, всегда хочешь быть тем, кем нельзя?
— Нет! — затряс головой Качур.— Я не хочу быть никем: ни тем, кем можно, ни тем, кем нельзя!
— Никем, значит?
— Никем.
— И учителем тоже?.. Печальные вещи рассказывали мне о твоих методах... принес ты их, видно, из Грязного Дола... Но сейчас мы в трактире!
Качур испугался: он больше не видел Феряна, перед ним был старший учитель, и лицо его показалось ему мрачным и голос строгим.
— Я, господин старший учитель...— голос его дрожал.
— Что? — изумленно посмотрел Ферян на него.
— Я не думал... не думал оскорблять...— оправдывался Качур испуганным голосом.
— Что с тобой, черт возьми? Ты что, помешался? — удивлялся Ферян.— О школе я ведь только так, к слову сказал... Ну, уладится! Озлоблен ты, пришиблен, обида у тебя в сердце — оттого и палка в школе, и ругань! Понятно, что ты не очень любезен...
— Я буду стараться... теперь, Ферян, я вижу, ты добрый человек... я буду стараться...
— Перестань! Кто бы этому поверил? Понимаю, что человек, побыв в твоей шкуре, мог измениться, но превратиться в старую бабу — нет! — рассердился Ферян.
Качур не знал, что сказать и чем оправдываться.
— Прости, Ферян... мне действительно тяжело живется!.. С тех пор как я приехал сюда из Грязного Дола, мне все здесь так... чуждо, непривычно... не знаю сам отчего.— Он уставился взглядом в стол.— Не надо было вытаскивать меня из Грязного Дола... там был мой дом... А прошения о переводе я подавал по привычке... и всегда радовался, когда отказывали... Не надо было подавать... умер бы лучше там спокойно...
Ферян посмотрел на него сочувственно, но в сочувствии его была и доля презрения.
— Не хватило сил у тебя!
— Нет, Ферян! Только теперь, вспоминая те далекие времена, я понял, сколько было у меня сил! Но капля за каплей... капля за каплей... как ни велика бочка, но и она опорожнится... Ведь ты ничего не знаешь.. Что там внешнее,— человек легко стряхивает его и продолжает свой путь. Но... страдания в четырех стенах, которых не видит мир, и о которых не знает друг, и которые ничем не вознаграждены... Это бы тебе узнать, Ферян!
— Да, да!
Было видно, что ему становится скучно.
— А... как жена?
— Как? — ответил хмуро Качур.— Здесь она как дома... Я — нет!
Оба умолкли.
Ферян посмотрел на часы.
— Скоро, думаю, пора обедать.
— И правда, пора! — поднялся Качур.
— Завтра придешь в читальню?
— Может быть.
— Жена тоже?
Качур посмотрел на него:
— Разумеется, придет.
Возвращаясь домой, Качур чувствовал, что его мысли стали еще тяжелее, а сердце разрывалось от боли.
«Не только я... и ты, братец, тоже изменился!.. И хотя теперь на тебе новенький сюртук, изменился ты, как и я, не к лучшему!»
Жена шила, гладила, приготовляла блузку, юбку, шляпу, ее лицо горело, и она еле оглянулась на мужа.
— Ты вправду пойдешь? — спросила она его мимоходом, неся горячий утюг из кухни.
— Пойду! Куда ты, туда и я! — ответил он со злобной усмешкой, оглядывая юбку, которую она утюжила, блузку, висевшую на дверях, на белое с кружевами белье.
— Для кого это ты так наряжаешься?
— Во всяком случае не для тебя!
Он видел обнаженную полную шею, голые округлые руки. Положив руку ей на плечо, он почувствовал горячее тепло ее тела.
— Почему ты такая со мной?
— Оставь меня в покое, видишь, я занята!
Еще мгновение постоял он сзади жены, снял руку с ее плеча, но не опустил ее, а держал, судорожно сжав пальцы, как когти, у ее шеи.
«Схватить бы... стиснуть...»
Она махнула головой, задвигала утюгом,— и его рука опустилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52