.. но все это в каком-то колеблющемся тумане, как во сне.
В зале заиграла музыка, пары вставали с мест, встала и его жена. Он видел ее, не оборачиваясь.
— Ты не идешь танцевать? — улыбнулся Ферян. Качур вытаращил на него глаза.
— Жена твоя танцует! Качур молча продолжал пить.
— Ты тряпка! Тряпка! — поморщился Ферян и сплюнул.
— Кто тряпка? — спросил Качур тихим, хриплым голосом.
— Ты! Ты! — воскликнул Ферян, презрительно смеясь. Качур медленно наливал вино, рука его тряслась, и
ч<зч
вино лилось мимо стакана. Он обернулся к Феряпу, глубоко вздохнул и произнес спокойным голосом:
— Нет, Ферян, это ты, ты подхалим! Ты тряпка!
— Ты что, не знаешь, с кем говоришь? — вскочил Ферян.
— С подхалимом! С подхалимом! Я помню все твои слова!.. Поменяй нас местами: себя и меня — и что получится? На сажень буду я выше тебя, да что на сажень, на сто саженей! Ты сегодня столп,— о жалкий столп! Не я ли своими страданиями создал тебе пьедестал, на котором ты стоишь? Ты был тряпкой, подхалимом и пьяницей, когда я в кровавом поту обрабатывал камень, на который ты так мужественно взгромоздился! Как ты сказал —- кем нельзя быть человеку в теперешнее время?
Ерин смотрел на Качура ясными глазами и ответил:
— Социалистом!
— Верно! Бог знает, что это такое, но назло тебе, Ферян, я социалист! Тем, кем ты стал сегодня, я был пятнадцать лет назад! Почему? Потому что тогда за это нужно было страдать! Ты пожал плоды, которые я поливал собственной кровью... Вор!
Побледневший Ферян кусал губы. В зале смолк вальс.
— Ты видишь свою жену? — злобно спросил Ферян с кривой усмешкой,
— Какое тебе дело до моей жены? — ответил Качур сквозь зубы, не глядя.
— Я уже танцевал с нею.
Качур уставился на него стеклянными глазами.
— И я ее уже целовал... вечером, в день твоей свадьбы! Качур поднялся, шатаясь, взял стакан и швырнул его Феряну в лицо.
Чьи-то руки схватили его, кто-то натянул на него пальто, нахлобучил шляпу на голову, и Качур очутился на улице.
Ерин держал его под руку.
— Я провожу вас... Вы правы... А Ферян пьян... Качур вырвался.
— Убирайтесь! Никого мне не надо! Убирайтесь! Ерин стоял в дверях и смотрел вслед Качуру, быстро
потонувшему в темноте.
Задумчивый вернулся Ерин обратно. Заглянул в зал: Тончка танцевала с громко смеющимся, спотыкающимся Феряном...
III
Ферян и Качур сидели в учительской. Качур, сгорбившись, упирался руками в колени; его лицо землистого цвета было лицом старика, налитые кровью глаза тупо смотрели перед собою. Ферян, уже с порядочным брюшком, слегка поседевший, видимо, чувствовал себя неловко: он мял в руках какую-то бумагу и смотрел на стол.
— Друзьями мы были...— произнес он и бросил быстрый косой взгляд па Качура,— друзьями и приятелями. И, ей-богу, ничем серьезным не согрешил я перед тобой, и если и замешалась в наши отношения какая-нибудь глупость, мы ее, как полагается, загладили... Но, видите ли, господин Качур...
Их взгляды встретились, и ни тот, ни другой не опустил глаз.
— Дружба не может продолжаться вечно. Еще несколько лет назад я смотрел на вас так, как смотрел когда-то, в те далекие времена, когда вы стояли выше всех нас, когда мы надеялись, что вы... Но что говорить о прошлом. Меня не интересует, в каком политическом лагере вы находитесь сейчас, ото ваше дело и ваша забота. Теперь я для вас старший учитель — и только.
«Что он еще скажет? — подумал про себя Качур.— Знаю, он скажет...»
— Я говорю об этом для того, чтобы вы ничего от меня не ждали... никаких поблажек. Это последняя поблажка: вместо того чтобы приказать, как следовало бы, я вам советую. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю,— тупо улыбнулся Качур.
Ферян поднялся, подошел ближе к Качуру, на его лице отразилось сочувствие.
— Ради бога, Качур, неужели тебе действительно ничем нельзя помочь?.. Издевайся над ними, смейся над читальней, над певческим обществом; будь, наконец, социалистом, анархистом или кем тебе угодно... только веди себя, как подобает порядочному человеку! К чему эти скандалы в школе? Ведь все это приобретает гласность... скоро напишут об этом! Явится крестьянин с палкой, сына которого ты избил... И это к тебе, проповедпику... прости! Разумеется, ты всегда пьян... Прошу тебя, пей, но ночью, когда никто тебя не видит, и вытрезвляйся к утру. Почему ты должен пить днем, да етце непременно с утра до вечера? Неужели тебе не стыдно...— Ферян закусил губу и сделал шаг назад.— Вы сами знаете, что я хотел сказать. Прошу
вас руководствоваться этим,— добавил он более холодным тоном и протянул руку.
— Хорошо, хорошо...— закивал головой Качур, пожал протянутую руку и вышел.
«Интересно,— размышлял Качур,— раньше у меня всегда выспрашивали: чем я занимаюсь дома, что я ем и пью, с кем разговариваю, каковы мои политические убеждения, хожу ли я в церковь, исповедуюсь ли,— вообще, как проходит моя жизнь дома,— и вот появляется вдруг человек, который спрашивает меня, что я делаю в школе. Подумаешь, школа! Когда-то мне казалось, что она заслуживает уважения... прекрасное, святое призвание... Когда это было?.. Ну, да бог с ним, с прошлым! А теперь внезапно, как привидение в полночь... Как дела в школе? У сопляков, видите ли, есть душа! Интересная проблема, важная, надо будет ее на досуге хорошенько обдумать».
Он вошел в трактир, сел в самый дальний угол, поднял воротник пальто.
— Водки! Ферян говорит, что не надо?.. Назло ему давай!
Тяжело и лениво клубились в голове мысли, неясные и бесформенные, как туман над равниной.
«Смотрите-ка, хвост распустил передо мною, как павлин! Кто он?.. Что он мне сделает? Пусть только посмеет тронуть меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52