Францка низко пригнула голову, как загнанная лошадь, рот был открыт, она дышала громко, хрипло; глаза глядели, не видя ничего, кроме повозки, качавшейся, будто под нею колебалась почва.
- Но-о!
Она рванулась, подпрыгнула, дотянулась до борта повозки и оперлась на него локтями, чтобы подтянуться... Телега качнулась, исчезла у нее из глаз, она ударилась лбом о борт и упала на дорогу.
Как на молитве, прижималась она к земле лицом и коленями, хлеб валялся на песке, вытянутая рука сжимала молитвенник.
Батрак соскочил с повозки и склонился над Францкой.
— Вставай! Сильно расшиблась?
Он обхватил Францку за плечи большими, тяжелыми руками и поднял. В его широком лице было что-то мягкое, почти детское. Он взял Францку на руки, подобрал хлеб и башмаки и понес ее на телегу. Францка открыла глаза, посмотрела ему в лицо, и ей стало так хорошо, что она обняла его за шею. Батрак посадил ее рядом с собой, крикнул возчику: «Погоняй!» — и повозка покатилась по ровной дороге между раскидистыми буками...
Сквозь листву светило все сильнее; солнце проникало глубоко в лес, большие светлые пятна сверкали среди теней на дороге и на мху; время от времени деревья расступались, и на мгновение, пока повозка проезжала мимо, открывался вид вниз на равнину, на зеленые луга. Дорога пошла под гору, спустилась наконец в узкую лощину, камни хрустели и терлись под вертящимися колесами.
Францка всматривалась в равнину широко раскрытыми, радостными глазами. Иногда она вздрагивала и всхлипывала, как бывает после долгого плача. На лбу, там, где она ударилась о край телеги, вздулась серая шишка. Босые ноги были в пыли, на пальцах пыль смешалась с кровью. Платок сполз на шею, и волосы растрепались. Но теперь, когда она смотрела вниз, в долину, лицо ее преобразилось, горело здоровым, крепким румянцем, губы стали тугими и темно-красными, будто она их потерла бумагой, в которой продается цикорий; глаза мирно сияли под сенью длинных ресниц, порою щурясь от света, который все жарче разливался с неба по всей божьей земле. Словно она умерла в ту минуту, когда, упав, ткнулась лицом в землю, не слыша и не видя ничего, и теперь поднималась к святым небесам, небесной радости навстречу...
Вдали завиднелась святая Гора. Донесся приглушенный звон, и вокруг зазвонили в других церквах, с окрестных холмов и пригорков, а над всем этим раздавался красивый . голос большого колокола приходской церкви св. Павла. Воздух заполнила прекрасная песнь, которая то звучала громко и могуче, так что звуки вздымались от земли к самому солнцу, то постепенно угасала, едва слышная, как прерывистый вздох.
Повозка выехала на равнину, на широкий, гладкий большак. То тут, то там у дороги стояли дома — ворота заперты, окна закрыты ставнями: все ушли на Гору. Шли богомольцы и богомолки; повозка обогнала большую телегу, до того набитую людьми, что ее еле тащили две клячи. Пешеходы скоро свернули на другую дорогу, что вела через болото, а потом круто взбиралась на Гору, по ней ползла длинная вереница, похожая на вереницу черных муравьев.
В повозке Францка снова обула башмаки. Мешковиной, лежавшей па дне телеги, обтерла пыль с ног. Поправила волосы и перевязала платок. То и дело она совала руку в карман, чтобы проверить, тут ли ее монетка. Горе осталось уже далеко позади, исчезло так же незаметно и бесследно, как исчезли тени, которые недавно тянулись через всю долину, а теперь пропали, будто их и не было. Только тело ее иногда вздрагивало, как вздрагивают росистые листья, когда засияет заря.
Повозка неспешно катилась извилистой дорогой. На пригорке ее догнала легкая коляска, в ней сидел жупник церкви св. Павла. Мужчины сняли шляпы, женщины поздоровались нараспев, как во время литании. Коляска миновала их и скрылась за деревьями. Сверху, с горы, близился шум, становившийся все громче, будто подъезжали к водопаду. Таинственным и праздничным был этот шум — Францке казалось, что она вступает, склонившись и благоговейно потупив глаза, в огромный храм, где гремит орган и воздух напоен запахами ладана. Из-за деревьев подымались высокие серые стены. На колокольне звонили к девятой мессе, но вблизи звон слышался невнятно, будто Выходил из-под земли.
Перед большим домом — это был трактир — повозка остановилась, женщины слезли медленно, с трудом передвигая затекшие ноги, и батрак ввел пустую телегу во двор. Францка стояла, не зная, куда идти; от сильного шума — как в воскресенье перед церковью —- и гомона людей, группами проходивших мимо, у нее кружилась голова; она пошла следом за телегой. Батрак оглянулся и засмеялся.
— Ну ступай, ступай, уж подождем тебя. После обеда поедем.— И, когда она пошла, добавил: — Не бойся, мы тебя отыщем!
Она пошла по улице вместе с людьми и оказалась на большой площади перед церковью. Церковь была старая и огромная, серые стены вздымались почти до неба, и каштаны, росшие у их подножья, казались совсем карликами. Большие двери были распахнуты настежь, к дверям вели широкие каменные ступени, и люди сновали по ним вверх и вниз. Из церкви слышался звонкий голос — шла проповедь. От алтаря исходило сияние зажженных свечей, золота и серебра, так что слепило глаза. Перед церковью стояло множество белых шатров, и там были выставлены на продажу красивые и дорогие вещи. Францка, сжимая в руке монету, бродила в толпе, чувствуя себя точно во сне. Перед каждым шатром теснились люди, и Францка с трудом пробиралась вперед, чтобы посмотреть. Женщины ссорились, разглядывали образки, изображения святых, четки, крестики, свечи и ткани, фартуки, чулки, косынки... Все говорили наперебой, голоса сталкивались, сплетались, подымаясь и опадая, так что все сливалось в один неясный гул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56