— Тебе нужна гостиница? Прекрасно. В половине второго я буду у тебя...
За семь оставшихся до совещания минут ему удалось выяснить, что здесь проходили ее гастроли, что они кончились и пианист уже уехал, а она задержалась на день.
— Чтобы тебя повидать,— сказала она.
«Свожу ее на охоту,— решил он.— Небось никогда не была...» И вызвал секретаря.
— Охота не отменяется? — спросил Вася, объезжая блестевшую на солнце лужу.— Денек-то как по заказу...
— Подожди, Вася! — сказал он.— Ничего без меня не отменяй. Что надо, я сам отменю...
— Есть не отменять,— сказал Вася. Он пять лет возил Старика — так называли теперь на заводе прежнего директора, ушедшего на пенсию,— и вот уже двенадцать лет возит Кулькова. Он возит его через день, в очередь с напарником. Верней с напарниками, потому что, в отличие от бессменного Васи, они часто меняются. Кульков человек крутой, с характером. Любит точность. Вася его не подвел ни разу, и Кульков это ценит. Особенно после того случая, когда из-за одного салаги чуть не опоздал на первомайскую демонстрацию. Салага был уволен, но Кульков иногда вспоминал о нем, приводя по памяти начало объяснительной записки: «Мы, молодежь, гуляли до утра»...
Этот волжский город был построен так, что все его улицы, как бы хитро они ни были сплетены, все же приводили в конце концов к тому главному и самому прекрасному, что было здесь,— к Волге. И сейчас она уже мрачновато блестела и ширилась впереди, в конце улицы, которая словно текла с горы и вливалась в реку.
— Денек как на заказ,— повторил Вася, втайне надеясь этим повторением напомнить директору о внезапно назначенной охоте. Все было готово, и моторист дядя Миша ждал их в Сарбае, чтобы переправить за Волгу, на острова...
— Понял твою несложную мысль,— сказал Кульков, улыбаясь чему-то своему.
На «несложную мысль» Вася не обиделся, это была одна из тех поговорок, которыми сыпал директор, когда был хорошо настроен. Зато не в шутку обиделся как-то Петрухин из главка, которого Кульков совсем не хотел обидеть. Наверное, тот считал свои мысли исключительно сложными...
«Почему я спросил ее о гостинице? — думал Кульков.— Привык, что всем от меня что-нибудь надо... А ей ничего не надо. «Просто, чтобы тебя повидать»... Умница,— думал он.— «Просто, чтобы тебя повидать». В этом что-то есть! Встретиться, вспомнить, что ты Кулёк, а не директор завода, и не шеф, и не Никола, как зовет жена, и не батя, как зовет сын».
Здание речного вокзала было новое, и в нем удачно сочетались удобство с невыразительностью — неотъемлемые свойства типового проекта. В одном крыле находилась гостиница, в другом ресторан. В вестибюле администратор, узнавший его, закивал ему издали.
— Где у вас тридцать первый? На третьем?..
Он не сомневался, что администратор тут же полистает свои талмуды и выяснит, кто живет в тридцать первом... Артисточка из Москвы, так-так...
Кульков нарочно подумал так — «артисточка»... Он слегка волновался. Каким она найдет его? Ведь не виделись порядочно. Как-то он разыскал ее, будучи в командировке, от нечего делать. Поговорили по телефону. Она сказала, что замужем. Муж тоже музыкант, но серьезный... «Поэтому ты и не слышал о нем»,— сказала она. И действительно назвала незнакомую фамилию. Зато о ней приходилось слышать. Как-то на глаза попалась газета, и он увидел, что по телевизору будет концерт с ее участием. Но потом обнаружил, что газета вчерашняя, и рассердился. Однажды по радио ее назвали в числе тех, кто вылетел на гастроли в Монголию...
— У меня беспорядок,— сказала она.— Не обращай внимания...
— Артистический беспорядок,— сказал он.— Это даже интересно.
Она помнилась ему высокой и стройной, а теперь оказалась маленькой и толстой. Он стеснялся ее разглядывать, боясь найти новые перемены. К тому же чувствовал, что она бесстрашно разглядывает его. И он подошел к окну. За окном серебряной фольгой сияла Волга, у причала стоял теплоход. Вдоль белого борта его шла надпись: «Добрыня Никитич». А на корме то же название, но в сокращении, слишком фамильярном для былинного богатыря: «Д. Никитич».
— Позвонила бы раньше,— сказал он.— У нас есть одна приличная гостиница...
— Мне здесь нравится,— сказала она, продолжая его рассматривать.
— Ну, как я? — спросил он.— Постарел?
— Не очень,— сказала она.— А я?..
— Ты тоже в хорошей форме,— соврал он.
— Врешь, я растолстела,— сказала она и засмеялась, мгновенно сократив расстояние между собою и девочкой Нонной с чернильным пятном на пальце.
— Я думала, ты придешь меня послушать,— сказала она, перехватив его взгляд. Концертное платье из черного кружева было разложено на кровати.— А ты забурел, начальничек...
— Могла пригласить,— сказал он.
— Это уже не то! Я думала, ты прочтешь афишу и придешь...
— Не видел,— сказал он.— Когда мне афиши читать? Я человек деловой. «Начальничек», как ты тут изволила выразиться...
— Не обижайся, Кулёк,— сказала она,— Это я так... Досадно, что ты меня не послушал. Я старинные романсы пела, бисировать пришлось восемь раз. Вот, цветы преподнесли...
Только сейчас он понял, что плетеная корзина с белыми и розовыми цикламенами — не инвентарная принадлежность гостиничного номера, а доказательство ее триумфа...
— Умница,— сказал он.— Я уверен, что ты пела отлично. А сейчас мы должны разработать программу действий. Начнем с того, что тебе неслыханно повезло...
— Может быть, ты сядешь? — сказала она.
— Не перебивай, «начальнички» этого не любят! Так вот, моя дорогая, тебе неслыханно повезло. Сегодня до семи я свободен. Пять часов свободы! Ты знаешь, что это в моей жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30