Санитарка куда-то вышла, и Марине Сергеевне самой пришлось идти за хирургом.
Выйдя из хирургического корпуса, она зажмурила на миг глаза, чтобы привыкнуть к темноте, и, осторожно ступая, пошла между деревьями по дорожке, ведущей к приземистому домику. У хирурга еще не спали. Окна были открыты и ярко освещены. Белые занавески мешали видеть, что происходит внутри, но сквозь них хорошо были слышны голоса. Марина Сергеевна хотела постучать, но, услышав голос Андрея Ивановича, невольно задержалась у двери.
— Ну, чего ты хочешь? Пойми, я врач, у меня много обязанностей... Пойми в конце концов, что ты мешаешь мне работать...
— Я не знаю, какие там у.тебя обязанности,— раздраженно перебила Вероника.— Ты пропадаешь по дням и ночам. Откуда я знаю, где ты? Еще неизвестно, с кем... Вероника замолкла на минуту и, словно скопив силы, заговорила громко и сварливо:
— Не любишь меня, так хоть себя люби. Я не ради себя настояла, чтоб Саню отдать в ремесленное. Ради тебя же самого. Успеет с музыкой! Мне дороже твой покой...
— Если бы тебе был дорог мой покой, ты бы дала мне отдохнуть хоть эти два часа, которые я имею...— сказал он тихо, но внятно.
Марина Сергеевна, вдруг опомнившись, поняла, что
она подслушивает, и покраснела, поймав себя на этом.
Она торопливо постучала. Дверь открыла Вероника.
— В чем дело? — спросила она, любезно улыбнувшись.— Андрея Ивановича? Сейчас он выйдет...
Она задержалась на мгновение в дверях и, подозрительно оглядев Марину Сергеевну, спросила:
— Вы что же, теперь в хирургии?
Уходя, Марина Сергеевна слышала, как хлопнула дверь и Вероника свистящим шепотом произнесла:
— Ступай, тебя вызывают... Операция длилась полтора часа.
Словно боясь, что она подаст не то, что нужно, Андрей Иванович произносил названия инструментов громче и отчетливей, чем обычно. Но не успевал он произнести до конца название, как она уже протягивала ему нужный инструмент и ни разу не ошиблась.
Когда операция была закончена и больного увезли в палату, Андрей Иванович снял маску и взглянул на Марину Сергеевну с каким-то радостным удивлением:
— А вы молодчина, хорошо справились. Признаться, не ожидал...
Она почувствовала, как кровь приливает к щекам, и, сославшись на жару, распахнула окно. Словно откуда-то издалека услышала его слова:
— Хотите работать в операционной? Могу поговорить с главным врачом...
— Нет, спасибо,— тоже откуда-то издалека услышала она свой собственный голос.
Хирург собрался домой. Погасив в операционной свет, Марина Сергеевна вышла вслед за ним и остановилась у порога, чтобы подышать свежим воздухом. Сойдя с крыльца, он прошел несколько шагов и тоже остановился. Помолчали. Вокруг стояла тишина, было светло от луны, но сама луна пряталась где-то позади дома.
— Устали? — спросил Андрей Иванович.
— Нет, не устала... Голова кружится от эфира. Отвыкла...
— Сложная операция. Немного бы позже — и конец человеку...
Снова помолчали. Разговора не получалось. Он протянул руку, сорвал смородиновый лист с хилого кустика, растущего поблизости, растер в пальцах и, вдохнув запах, задумчиво улыбнулся:
— Да, время идет... Когда-то я растирал лист эвкалипта и радовался, что он пахнет смородиной. А теперь вспомнился мне юг, Кавказ...— он помолчал, еще раз вдохнул свежий запах.— На юге, там, знаете, шалеешь в первое время... А тем более я. После севера и вдруг — пальмы, бананы, финики разные... Но вскоре начинает тянуть домой, в наши края... Растительность там яркая, но какая-то ненастоящая. Все лакированное, жесткое, сухое. Без души... Словно бумажные цветы.— Он помолчал и, вздохнув, повторил: — Да, бумажные цветы...
Марина Сергеевна слушала его молча, глядя прямо перед собой, и когда взглянула на него — ей показалось его лицо очень усталым и грустным.
Постояв немного, он ушел, а Марина Сергеевна еще долго стояла у порога. Потом, подостлав газету, села. Прошелестела поблизости санитарная машина и остановилась у приемного покоя — привезли больного. Погас свет во всех корпусах, кроме детского инфекционного, а Марина Сергеевна все не уходила. В окне у Андрея Ивановича, смутно видневшемся вдали, давно уже не было света. Она все сидела, помимо воли смотрела на это окно и не чувствовала зависти к женщине, не сумевшей сделать его счастливым...
1959
ЖЕНЩИНА И СОБАКА
Они возникли в один день. Женщина — в столовой, за нашим столом. Собака — у входа в столовую, возле пологой, усаженной штамбовыми розами лестницы, где в обе--денный час терпеливо ожидают своих кормильцев собаки и кошки, обитающие в нашем доме отдыха. Женщина была моложава, носила брюки. Голос у нее был громкий, хрипловатый, как у пионервожатой, которой приходится в пятнадцатый раз кричать: «Петров, вылезай из воды!» Она посмеялась, выслушав наше предположение о своей профессии. Сказала, что просто много курит, вот и прокоптилась. А работает в редакции,— и она назвала популярный журнал.
За нашим столом все так или иначе были связаны с литературой, это был дом отдыха работников печати. Завязался общий разговор, нашлись общие знакомые. Нашу новую соседку звали Жанна.
— Зачем вам отчество? — сказала она.— Меня назвали в честь Жанны д'Арк. Представьте себе, что ее зовут Жанна Пьеровна д'Арк или там — Жанна Мар-селевна... Кошмар!..
Закончив обед, Жанна собрала косточки в бумажную салфетку. Выйдя вслед, мы увидели, как со всех ног кинулась к ней рыжая дворняжка.
— Вот, приблудилась,— сказала нам Жанна, как бы оправдываясь.— На автобусной остановке прилипла ко мне. Наверное, похожа на ее хозяйку...
Собака грызла косточки с достоинством, деликатно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30